19 
— Герми, — примирительно позвал он девушку. Но она даже не оглянулась в его сторону. — Гермии… — протянул он, все еще надеясь на ее благосклонность. Но ответа по-прежнему не было. — Ну, Гермия, может быть, хватит дуться… — И снова молчание. — Ну и черт с тобой, — не выдержал Констанс, — если хочешь, играй в молчанку. Все равно с таким собеседником, как ты, никогда не обретешь истины…
Гермия молчала, хотя ее так и подмывало ответить Констансу какой-нибудь гадостью. И почему из всех людей мира на этом острове она оказалась именно с Констансом Флэтчем? Судьба? Случай?
Всевидящий золотой глаз солнца потихоньку двигался к горизонту. Казалось, что редкая зелень, которую они встречали на своем пути, была одной и той же. Как будто кто-то постоянно ставил перед ними скудные декорации, перетаскивая их из тех мест, которые Гермия и Констанс уже прошли.
Дорога казалась Гермии нескончаемой. Она почти до крови стерла ноги, но не смела пожаловаться: ей не хотелось слышать шуточки Констанса, да и потом, она с ним по-прежнему не разговаривала. Лучше уж молчать, чем постоянно наталкиваться на глупые шутки, упреки и оскорбления. Лучше уж молча терпеть эту жуткую боль, из-за которой ноют ступни… Теперь Гермия могла себе представить, каково было Русалочке из известной сказки Андерсена: хуже ноющей боли в ногах едва ли что-то можно придумать…
Прошло некоторое время, и Гермия почувствовала, что не может сделать ни шагу. Ноги распухли, а боль стала невыносимой. Но она не могла позволить себе заговорить с Констансом первой и не могла сесть на землю, признав себя маленькой слабой девочкой… Что же делать?
Неожиданно помощь пришла сама. С той стороны, с которой Гермия ее не ожидала. Неподалеку от них, за верхушками облезлых деревьев, виднелась тонкая проволока дыма, пронзающая бело-розовую вату облаков.
— Герми, — осторожно позвал Констанс, — давай-ка заключим перемирие. Хотя бы ненадолго. В конце концов, это нужно нам обоим…
Хорошо, — равнодушно ответила Гермия, хотя в душе была очень рада такому повороту дел, — мир, значит мир. А что, собственно, случилось?
— Посмотри вверх, — он указал пальцем в ту сторону, где виднелась пепельная струйка дыма, — вон там. Видишь? — Гермия согласно кивнула. — Может быть, нам наконец-то повезет и мы встретим хоть одну живую душу…
В глазах Гермии промелькнула такая смесь из надежды и боли, что Констанс, хорошо изучивший ее взгляды, не мог этого не заметить.
— Что с тобой? Ты совсем устала?
В его голосе не было даже намека на насмешку. Он был каким угодно: серьезным, обеспокоенным, заботливым, — но только не насмешливым… Этот голос пробил невидимую брешь внутри нее, разрушил стену, которой она пыталась защититься от Констанса. Теперь ей было наплевать, выглядит она маленькой и слабой девочкой или нет. Ей просто было больно. Больно и тяжело. И этой болью она могла поделиться с Констансом…
— Ноги… Ужасно болят, — прошептала она, морщась от боли. — Я никогда не ходила так долго. И по таким дорогам… — попыталась оправдаться она, но Констанс жестом остановил ее.
— Дай-ка, взгляну…
Гермия попыталась было воспротивиться, но Констанс наклонился к ее израненным, перепачканным пылью ногам.
— Да, плохо дело… Если мы не найдем на этом острове жизни, это чревато неприятностями…
— Наверное, мне лучше не спрашивать, какими? — грустно улыбнулась Гермия.
— Успокойся. Я уверен, что этот дым приведет нас к какой-нибудь местной деревеньке. К тому же кое-какие приметы подсказывают мне, что мы все-таки именно на Комодо. А от Комодо совсем не далеко до Бали… У тебя хватит сил на последний рывок?
— Надеюсь… И еще надеюсь, что этот рывок действительно будет последним.
Удивлению Констанса и Гермии не было границ, когда вместо местной деревеньки перед ними распластался корпус того самого самолета, на котором они летели на Бали. Металлические крылья беспомощно лежали на земле, а из носа, пробуравившего рыхлую землю, вилась тонкая струйка дыма.
— Господи Боже! — вскрикнула Гермия и, позабыв о боли в ногах, метнулась к корпусу самолета. — Там же Поит!
— Посмотрим, — пробормотал Констанс и схватил девушку за руку. — Нет уж, дорогая, ты туда точно не полезешь. Пойду я…
Пробраться внутрь корпуса, слава богу, не составило особого труда. Больше всего Констанс боялся, что самолет взорвется до того, как он успеет покинуть салон, в котором царила жуткая тишина. И еще боялся смотреть в глаза Гермии после того, как наткнется на труп ее жениха, которого он так и не заставил выпрыгнуть из самолета…
19 
