Последние отзывы

  66  

– Что, интересно, здесь делает этот полоумный?

Эмма торопливо укрыла Видегунда. Вышла, оставив объяснять все Вазо и Ренуле.

Герлок уже проснулась. Радостная Мумма кормила ее и ворчала любовно:

– Это какой-то маленький медвежонок. И не подозревала, что дети могут быть столь прожорливы.

Но вид-то у нее был довольный.

Наевшись, Герлок потянулась к матери, и сердце Эммы затопила нежность. Со сладостной дрожью ощущала она эту маленькую крепкую головенку у себя на руке, шелковистые рыжие волосы – под своими пальцами. Цвет волос у девочки был, как и у Эммы – красновато-рыжий, но волосы не тяжелые и густые, как у матери, а вились крупными мягкими локонами. Эмма поначалу думала, что со временем они у нее распрямятся, но теперь понимала, что Герлок будет кудрявым маленьким ангелочком. А глаза у нее стали не в отца или в мать, а в дядю. Эмма словно с удивлением глядела в эти васильково-синие, опушенные ресницами омуты. Глаза брата Ролло – Атли. Порой, когда Эмма, занятая по хозяйству, надолго оставляла дочь, та глядела на нее словно с укоризной, и Эмма точно воочию видела осуждающий взгляд того, кто первый заступился за нее, спас от соотечественников-норманнов, от Ролло…

– Моя маленькая девочка. Мое сердечко, моя принцесса!

Она обвила рукой тельце Герлок, прижала ее головку к своей груди. Другой рукой поглаживала ее круглые шелковистые коленки. Хотелось целовать, гладить, тормошить ее. Но после болезни Герлок Эмма словно не решалась на такие бурные проявления любви. Все еще не могла оправиться от страха за дочь, какой пережила.

Герлок улыбалась ей, на щеках появлялись ямочки. Но Эмме казалось, что после того смятения, что она испытала только что подле незнакомого мужчины, она словно не имеет права быть так близко с этим ангелочком. Ее ладони еще пахли хвойным маслом. Герлок морщила носик, чихала. Эмма бережно клала ее на мягкий мех кровати. В ее покое всегда было тепло, но все же Эмма натянула на ножки дочери яркие шерстяные носочки. Она связала их для нее едва ли не дюжину – все из крашеной овечьей шерсти. Герлок радостно взвизгнула, вскинув ноги, и восхищенно начала разглядывать ярко-желтые носки. Теперь она целый час станет заниматься тем, что будет пытаться стащить их с себя.

Видегунд хотя начал поправляться, но словно не спешил покидать усадьбу. Эмме же и в голову не приходило после того, что он для нее сделал, указать ему на дверь.

– Это он из-за вас, – посмеивалась Мумма, наблюдая, какими глазами глядит на госпожу Видегунд.

Эмма сама замечала это. Внимание мужчин всегда льстило ей. А то, что Видегунда считали полоумным… Она порой разговаривала с ним, он отвечал. И Эмма вдруг с удивлением поняла, что Видегунд совсем неглуп, даже образован.

– Меня учил грамоте сам добрый Седулий. У него много книг, и он мне давал их читать. Я читал Библию, читал, как прекрасна и невинна была Дева Мария, что даже Господь узрел ее и остановил на ней свой выбор. И она – прекрасная и чистая – понесла от Святого Духа того, кто дал надежду на спасение всем смертным.

Эмма слушала его и находила, в чем его странность, так отличающая его от простоватых местных жителей: в чрезмерном, доведенном до абсурда поклонении Деве Марии. С одной стороны, подобное благочестие не имело в себе ничего худого, но с другой – переходило всякую грань, особенно когда Видегунд твердил, что все бы отдал, лишь бы на миг ощутить себя Иосифом, охраняющим прекрасную избранницу небес. Эмме даже казалось, что он внушил себе, что она, Эмма, и есть подобие Божьей Матери, а он, как Иосиф, должен верно служить ей. Нет, в его голове, видимо, все же перепутались явь и мечты, и немудрено, что местные жители считали его странноватым, перемигивались, слушая его рассуждения. А так он был парень как парень. Не отказался, когда Эмма попросила его сделать кое-какие поделки по дому – украсить резьбой костяные чаши светильников, крышки ларчиков, ножки табуретов.

У него была дивная фантазия. Под его резцом на грубой поверхности словно оживали силуэты зверей и птиц, причудливо извивались стебли растений. Вырезал он и игрушки для Герлок, которые девочка тут же тащила в рот. Глядела серьезно на Видегунда. Но особого доверия Видегунд у нее, видимо, не вызывал, и в этом она была солидарна с Бруно. Сам же староста явно нравился девочке, она карабкалась ему на колени, теребила за бороду, кусала, щипала, и Мумма только дивилась, как он нежен с девочкой, позволяет ей делать с собой все, что той заблагорассудится.

  66