Последние отзывы

  61  

В этот миг Эмма приоткрыла глаза.

– Ута… – прошептала она распухшими, искусанными губами.

– Ничего, ничего, девочка, малыш уже подходит. Ишь, какой скорый, так и ищет выхода.

Эмма уже ничего не слышала. «Малыш», – сказала колдунья. Эмме казалось, что это какой-то гигант, который разрывал изнутри ее утробу.

– Ну же, держись, звездочка. Я принимала немало детей у деревенских женщин, могу и благородной госпоже помочь.

Это было ужасно. Сознание меркло, тонуло в волнах боли, потом вновь прояснялось. И тогда она начинала стараться изо всех сил. Этот ребенок так много значит для нее, она просто обязана его родить.

Кости, казалось, трещат и расходятся в стороны.

– Тужься! – приказала Ута. – Тужься, и тогда ты скоро освободишься.

Эмма напрягалась, воя сквозь сцепленные зубы. Боль стала такой жестокой, словно все тело готово было вывернуться наизнанку. И вдруг наступило облегчение.

Эврар только и заметил, как в руках Уты появилась распластанная лягушонка, а затем раздался слабый квакающий звук, перешедший в яростные вспышки детского плача.

– Вот это да! – только и вымолвил он, не ощутив, что даже прослезился. Вот, значит, как рождаются будущие воины!

– Девочка! – торжественно вымолвила Ута. – Крикливая, здоровая малышка. Погляди, звездочка, какая у тебя краснорожая красавица.

Эмма, еще не веря в это, плакала. Девочка, дочь, маленькая подружка. Это же восхитительно!

– Девчонка! – расхохотался Эврар. – Птичка, ты родила славную малышку, принцессу Лотарингскую. – И он снова расхохотался, не понимая, чему так радуется.

Ута оборвала его нервное веселье.

– Чего зубы скалишь? Тащи воду.

Она намочила кусок конского чепрака в воде и стала обтирать пищавшую новорожденную.

– Дитя леса.

– Дай мне ее, дай, – молила Эмма.

Пережитые муки были тут же забыты, и ее охватило бесконечное счастье. Ее мелко трясло, но она была горда и счастлива, так безмерно счастлива!

Пока Ута перевязывала веревками уже съежившуюся пуповину и перерезала ее, Эврар разглядывал маленькое существо с умильной, глуповатой улыбкой, столь не свойственной его суровому лицу.

– Какая страшненькая! – восхищенно говорил он, всматриваясь в крошечное лицо.

– Прекрасная! – восклицала Эмма. – Настоящая красавица!

И тут из леса появилась наконец Ренула со старшей дочерью и, вмиг поняв, что случилось, кинулась к Эмме. Эврар тоже опомнился и, устыдившись столь явного для него проявления чувств, поспешил отойти. Когда исчезла Ута, он так и не успел заметить.

Глава 6

Девочку окрестили именем Адель. Но сама-то Эмма называла ее только скандинавским именем Герлок. Когда-то, давно, когда она почти убедила Ролло, что их первенцем непременно будет дочь, именно так он собирался назвать ее. Что ж, пусть так и будет.

Герлок родилась довольно крупным ребенком – даром что раньше времени. Но быстро теряла вес и была криклива не в меру. Она плакала и не давала никому покоя почти три недели, пока Эмма сама не поняла, в чем дело.

– Да она просто голодна! – сообразила она, вспомнив свою первую беременность и неспокойные ночи с Гийомом, пока Сезинанда решительно не взялась кормить нормандского принца своим молоком.

Теперь и для маленькой Герлок нужна была кормилица.

– Что у меня за грудь – сухая, будто у старухи, – злилась Эмма, но помогавшая ей Ренула только смеялась над отчаянием молодой матери и тут же привела в дом кормилицу.

Мумма – звали молодую дебелого вида девицу, какую она ввела в дом. Но Эмма, знавшая каждого жильца в Белом Колодце, поначалу воспротивилась. Мумма – падчерица Бруно, родила без мужа две недели спустя после госпожи и никто не сомневался, от кого. И впустить Мумму в дом означало постоянное присутствие в усадьбе и Бруно. Однако когда Герлок, насытившись так и брызгавшим из Муммы молоком, сладко уснула, Эмма смирилась. В конце концов, она уже научилась держать старосту на почтительном расстоянии.

Мумма же сама по себе была существом кротким, безвредным и послушным до глупости. Когда ее младенчик умер всего за день до того, как ее пригласили в усадьбу, она сильно убивалась, но новое, приложенное к ее сосцам дитя словно вновь вернуло ей смысл жизни. Возясь с малюткой, она впала в такое полусонное блаженство, что Эмма поняла, что сделает сразу два добрых дела: обеспечит малютке преданную няньку и развеет горе утраты этого недалекого, но доброго существа.

  61