– Видали? До чего же может дойти женщина из-за своего безрассудства. Вы не узнаете ее? Да ведь это Альдегунда из Арденнского рода, родственница Рикуина Верденского. Кажется, она была когда-то вашей фрейлиной в Реймсе. Но она сама погубила себя, предпочтя подобранному ей Рикуином жениху объятия вероломного красавчика Гизельберта. Я рассказывала, кажется, вам эту историю. Силы небесные – на какое только безумие не идут неразумные женщины, забывая о величии своего рода. Теперь вот Гизельберт выдал ее за мелкопоместного сеньора. Они с супругом не зря прибыли сюда. Муженек-то небось надеется, что женитьба на Альдегунде поможет ему добиться в дарение пару модиев земли. Хотя кому они с супругой здесь нужны? К Карлу его даже не подпустили. Да и от Рикуина вряд ли чего добьются. Граф всегда был на редкость щепетилен в вопросах чести и не пожелает знать опорочившую его род женщину.
И королева, презрительно сложив губки, отвернулась, оглаживая увешанную колокольчиками гриву своей лошадки. Ей, не совершившей ни одного неблаговидного поступка, было за что презирать павшую женщину.
«Что бы подумала она обо мне, если бы узнала историю моей жизни?» – с тоской размышляла Эмма над словами этой не знавшей настоящих невзгод коронованной девушки. И еще она подумала, что Гизельберт губит все, к чему прикасается. И он может погубить и ее. Ведь сын Ренье, как бы ни старался герцог его принизить, все же оставался значительной фигурой среди лотарингской знати.
Был самый канун Рождества, когда в Стене с пышной свитой прибыл канцлер-архиепископ Ратбод. Его проводили к Ренье, еще утомленного дорогой, раздраженного.
Эмма как раз находилась в покоях герцога. Порой она навещала его, даже готовила ему травяные успокоительные настойки. Сейчас она сидела в углу, измельчала в деревянной ступке сухие травы и старалась не замечать устремленных на нее взглядов развалившегося на лавке епископа Трирского.
«Он был в Меце. Он виделся с Гизельбертом. Сказал ли ему обо мне этот подонок?»
Она понимала, что Гизельберт не зря затаился. Он болен, озлоблен, его права наследника попраны. Он не простит. Ни ей, ни ее дочери. Но что он может? У него есть Мец, есть поддержка германского короля, есть и сторонники. И он может опорочить ее.
Само имя принца повергало Эмму в трепет. Она все еще не могла успокоиться, памятуя, как легко поддалась чарам дьявольского обаяния этого молодого мерзавца, как теряла от него голову, пока обман не раскрылся. И если сердце ее и опаляла ненависть к нему, то еще более она испытывала страх перед теми почти колдовскими чарами, какими он мог влиять на людей. И, прислушиваясь к речам архиепископа, невольно замирала, глядя на него.
Рикуин Верденский еще недавно говорил, что канцлер Ратбод ненавидит Гизельберта, но сейчас этот толстый священник рассказывал о принце весьма приветливо: мол, Гизельберт тяжко хворал, но теперь поправляется, и, хотя легкая его хромота еще видна, он готов прибыть на присягу отца Каролингу. Он готов на коленях молить Ренье о прощении, готов выполнить все его требования.
– Слишком поздно, – кривя рот, сухо заметил Ренье. В упор глядел на канцлера. – Я удивлен, преподобный отец, что вы, столь рассудительный и хладнокровный человек, так скоро поддались влиянию этого щенка Гизельберта и даже хлопочете о нем. Разве не вы ранее стремились убедить меня, что Гизельберт не достоин даже называться моим сыном?
В его интонации не было волнения. Он сидел в высоком кресле, следил, как слуги растирают его парализованную ногу. Живая половина лица его оставалась спокойной, почти столь же неподвижной, как и парализованная.
Ратбор огладил рукой распиравший роскошную сутану живот. Холодно сверкнули каменья его перстней.
– Вы знаете, ваша светлость, как я желал, чтобы именно Адель Лотарингская стала вашей наследницей, как возносил благодарственные молитвы, когда она нашлась.
– Однако вы не ожидали, что не вам будет принадлежать заслуга в нахождении принцессы, – заметил Ренье.
– Дело вовсе не в этом, клянусь верой, – поспешил заверить канцлер. – Однако в пути я много рассуждал, разумно ли оставлять столь неспокойное и раздираемое смутами герцогство, как Лотарингия, на слабого ребенка? Ведь с востока на Лотарингию наседают германцы, с юга грозят возвратившиеся из Италии венгры. И нам нужен сильный правитель, достойный отразить их натиск.
– Рикуин Верденский вполне может справиться с этим, – отрезал Ренье. И в упор поглядел на канцлера. – Но не Гизельберт, которому придется отбиваться еще и от франков. Ибо Карл Каролинг не признает его.