Особенно,... 
120 
– Вы же знаете, принц, я буду верен вам до конца.
И тогда Гизельберт вновь начинал смеяться.
– Грех! Пусть это будет грех. Но разве ты, мой славный аббат Дрого Арионский, не замолишь за меня сие прегрешение?
Здоровый, скорее похожий на воина, нежели на духовное лицо, аббат Дрого тут же начинал хохотать, затягивал басом литанию. Белокурые близнецы вторили ему с той лихостью, какой поют кабацкие песни, но никак не церковные гимны. Гизельберт смеялся, откидываясь в седле, но неожиданно становился серьезен.
– Мы не сбились ли с пути, грек? И каким дьявольским чутьем ты запомнил дорогу?
Они уже давно съехали с пролегавшего сквозь низины арденнских долин торгового тракта и пробирались по труднопроходимым болотистым топям, переваливали через покрытые нескончаемым лесом горные перевалы. Теперь среди стволов, покрытых мхом и грибными наростами, стоял вечный мрак; дождей не было, но в воздухе держалась обычная для этих мест сырость; пахло гниющей древесиной, опавшей листвой, прелой хвоей. Порой лес обманчиво редел, но просветом оказывались либо заброшенные каменоломни, либо поляны, непроходимые из-за повалившегося леса. Дикие места. Даже веселившиеся в предвкушении предстоящей забавы молодые люди невольно стихали. Ведь и время было самое скверное – канун праздника Всех Святых, время разгула демонических сил.
Путники старались не думать об этом, шумели, дурачились. Но порой суеверно стихали. Так и казалось, что сейчас из-под древесных завалов появится лесная нечисть, уведет навечно в глухую чащу, заманит в дикую топь. Однако Леонтий обладал отличной памятью, дорогу он узнавал по уже однажды виденным и запомнившимся приметам: то расколотое молнией дерево, черным скелетом стоявшее на краю сланцевой скалы, то слабо белеющая в сумраке леса древняя статуя лесной богини – плоское лицо, грубо вырезанные груди. Таящаяся в сумраке лесных троп – кого только не видела она за века, что покрыли сырой зеленью ее жуткое изображение. Гизельберт невольно крестился, косясь на нее, его люди следовали примеру своего предводителя или же вскидывали руки в старинном предохраняющем от злых сил жесте.
Но Леонтий держался спокойно.
– Сейчас дорога повернет вниз, к болотцу с селением лесных углежогов. Там-то я впервые и услышал о Звезде. Оттуда пойдете без меня, ибо далее я не ездил. Наймете проводника.
Его не отпустили. Должен же им кто-то показать обратную дорогу. Леонтий мрачнел. Ему не нравился лес. Даже когда его спутники оживали, заметив таящуюся под деревьями живность – любопытную непуганую косулю, или метнувшуюся по поваленному стволу рысь, или темный силуэт крушащего подлесок рогатого лося, – и с трудом сдерживали охотничий пыл, Леонтий оставался безучастным. У него было дурное предчувствие. Когда-то встреча с Эммой принесла ему одни неприятности, и он не хотел больше видеть Звезду Арденнского леса.
К селению они выехали лишь в сумерках. Это была их четвертая ночевка в лесных селениях, и, как и везде, местные жители глядели на богатых молодых вельмож на прекрасных конях как на что-то невиданное. Но пугливыми не были. Это были свободные люди, не признающие власти над собой, и резкость в обращении с ними принца и его людей вызывала у них неприязнь.
Но они согласились дать проводника, даже поведали о монастыре святого Губерта в одной из долин и радостно закивали, когда их спросили о Звезде. Называли ее то феей, то святой. Она живет в имении Белый Колодец, недалеко от Святого Губерта. Если они отправятся с началом дня, то уже к закату будут на месте. Никто не спросил, почему они разыскивают лесную целительницу, но едва ли не отказались дать проводника, рассердившись на резкое обращение вельмож. Леонтий даже заметил Гизельберту, что не следует держаться со свободными углежогами, как с вилланами низин. У этих людей еще сохранилась своя дикая гордость, могут и обозлиться.
Что Леонтий был прав, поняли поздно, когда Матфрид Бивень огрел медлительного проводника плетью.
– Я хотел лишь усилить его прыть, – бубнил здоровяк, когда рассерженный проводник оставил их одних в лесу.
И заметить не успели, как он словно растворился в чаще. Блуждали до ночи среди нескончаемого леса. Уже совсем решили было заночевать под деревьями, когда неожиданно набрели на заброшенную хижину. Казалось, еще недавно в ней жили – замысловатая резьба подпор крыльца, оконных наличников и изгороди еще не обветшала, однако сам дом, по-видимому, был заброшен – всюду пыль и паутина, из очага несло застарелой прелью.
120 
