Особенно,... 
55 
Он поднялся со стула. Лита опустила глаза, пытаясь рассмотреть узор на подоле голубого платья. Словно этот узор, переливающийся радугой, мог утешить ее. Вин уйдет, как ушел до него Барт, и она останется в одиночестве, всеми презираемая, нелюбимая, отринутая. Но то, что происходит сейчас между ней и Вином, ее рук дело. Это не случайность, не совпадение — это ее и только ее ошибка. У нее мог бы появиться замечательный друг, обойдись она без глупой лжи.
Глаза застлала влажная пелена, и она боялась моргнуть, чтобы не заплакать. В глазах Вина ее слезы выглядели бы крокодильими. Хотя, какое теперь это имеет значение… Он все равно уйдет.
Ее волос коснулась теплая рука. Не веря своим ощущениям, Лита подняла глаза. Вин склонился над ней и ласково поглаживал ее волосы.
— Плачь, если хочешь. — Его пальцы нежно дотронулись до ее лица. — Я вижу, что тебе хочется плакать.
Лита уткнулась носом в его теплую ладонь, позволив непрошеным слезам вылиться наружу. Слезы стекали по ее щекам, а Вин вытирал их рукой. Лите казалось, что их поток никогда не остановится и зальет весь номер, а потом и всю гостиницу. Вин все гладил и гладил ее, шепча какие-то слова, которых она не разбирала, способная слышать только свои всхлипывания.
— Неужели ты простил меня? — Ее голос осип от слез и потому звучал комично. — Я ведь обманывала тебя. Я была так…
— Молчи, молчи. — Он сел рядом, обнял ее голову и прижал к своему плечу. В этом жесте было столько тепла и участия, что Лите и в голову не пришло отстраниться, подумать дурное. — Главное, что ты сама раскрыла мне глаза на свой обман. Ты призналась, доверилась мне. Не струсила, не убежала от ответа. Ты смелая. Я догадывался о том, что между тобой и Бартом была связь. Серьезная связь… Но я, конечно, не мог предположить, что вы женаты. Ты любишь его?
— Да. Но, видишь ли, я не вижу смысла цепляться за брак. Спасать его любой ценой, — вздохнула она.
— Ты боишься, что он не изменится? Будет увлекаться другими женщинами?
— Не хочу ждать того момента, когда он вновь захочет «свободных отношений». Я боюсь сломаться — эта история слишком тяжело мне далась. Другой такой я уже не вынесу. Ревность — страшное чувство, Вин. Оно высасывает тебя по капле, и в один прекрасный день ты обнаруживаешь, что в тебе ничего не осталось — ты пуст. Как будто ты плод, из которого птицы выпили все содержимое, и осталась только оболочка. Так вот, я не хочу стать таким плодом. Я появилась на этот свет для того, чтобы жить, а не существовать. Несмотря на все перипетии, именно здесь, в Полинезии, я открыла другую сторону жизни. Я поняла, что можно почувствовать себя кем угодно, стоит только захотеть этого и осознать, что ты можешь. Но без помощи, как и в любом деле, не обойтись. Ты помог мне, Вин, заставил увидеть все в других красках. Живых, ярких, пестрых, как вся Полинезия. А я отплатила тебе — булыжником в душу…
— Не вини себя. Тебе было слишком тяжело, чтобы думать о других. Однако ты усвоила урок и раскаялась в том, что сделала. Извини за громкие фразы. — Вин улыбнулся, ища в лице Литы проблески ответной улыбки. — Ничего не могу с собой поделать, они так и прут из меня. Как у Флосси — помнишь?
Лита улыбнулась, вспомнив «героиню мелодрамы», сыплющую мыльными выражениями.
— Ничего. Только как я появлюсь на этом чертовом ужине — зареванная, растрепанная… Я ведь должна быть на высоте, — горько усмехнулась она. Перед глазами до сих пор стояло каменное лицо Барта с глазами-льдинками.
— Во-первых, — уверенно произнес Вин, — ты никому и ничего не должна. Думаю, Барт не настолько глуп, прости… И понимает, что после вашей утренней прогулки ты не веселишься у себя в номере.
— Не уверена. Он ревнует меня к тебе.
— Его проблемы. Ты не должна подыгрывать ему, понимаешь? Пусть думает что угодно. Мы будем вести себя как обычно, с той только разницей, что ты не будешь провоцировать его ревность. А во-вторых… — Он вынул из кармана платок и отер ее щеки, все еще влажные от слез. — Сейчас мы поправим твой макияж.
Темнокожий юноша с глазами, похожими на черные жемчужины, проделывал с горящими факелами совершенно невероятные трюки. Он подбрасывал факелы вверх, как обыкновенные жонглерские палочки, и ловил их, один за другим. Он ухитрялся крутить ими за спиной, выгибаться и подхватывать один факел зубами, при этом удерживая другой пальцами ноги. Факелы мелькали в его руках так быстро, что, казалось, перед зрителями человек, охваченный пламенем.
55 
