27 
Не все пути долгие, бывают и такие, которые заканчиваются, не успев даже толком начаться! Едва солдат возомнил себя избранником Небес и заступником Веры, как воздух в комнате чудесным образом пришел в движение. Все три свечи, кое-как освещавшие караулку, разом потухли, а в углу, возле самой двери, вдруг возникло бледно-красное свечение, постепенно принявшее форму вытянутого овала размером с человеческий рост. Пару секунд алое пятно лишь тускло сияло, наполняя комнату непривычным и очень зловещим светом, а затем внезапно померкло, погрузив всё вокруг в кромешную темноту. Солдат инстинктивно зажмурился, но тут же вновь открыл глаза, надеясь хоть что-нибудь рассмотреть. Однако еще до того, как из мрака проступили расплывчатые контуры предметов и фигур, настрадавшееся за ночь тело часового постигла новая, на этот раз последняя боль. Острая, холодная сталь кинжала вонзилась пленнику под левую лопатку, пробила насквозь учащенно бьющееся в груди сердце и пригвоздила труп мгновенно умершего к кровати. Храброму солдату семнадцатого отряда фестшутца не суждено было стать воинствующим поборником Света и грозою темных сил.
– Мда, порезвился наш паренек, погулял от души! – раздался через некоторое время в по-прежнему темной комнате красивый женский голос, принадлежащий явно особе не старше тридцати лет. – А ты уверен, что это он? Мы того ищем?
– Не сомневайся, тот самый, – ответил приятный мужской баритон. – Щенок-слюнтяй, никогда людишек не убивает, поэтому и наследил, поэтому о башне такая молва и ходит… Надо быстрее его брать, пока инквизиция не опередила!
– Мертиловой плесенью многие маги пользуются. Ты уверен, что мы взяли верный след? – проигнорировав предложение, возразила молодая дама.
– Вернее не бывает, – проворчал мужчина, а затем тихо засопел. Видать, отчистить кровь с кинжала в темноте оказалось не так-то уж и просто. – Маги в мелингдормскую глушь давненько уже не заглядывали, лет сто будет, если не более, да и плесень у них другая, одно только название, что мертиловая: с зеленоватым оттенком, менее густая и более вонючая! Она у них искусственная, в пробирках выращивают, а эта пакость, сразу видно, натуральная, с самого северо-востока континента завезена. Только предки парня ею встарь пользовались…
– Довольно, я поняла, – нетерпеливо перебила рассказчика женщина, хоть тот явно мог поведать много чего еще интересного и поучительного. – Приберись здесь, и пошли! Вид казармы меня угнетает…
Мужчина ничего не ответил. Возможно, он кивнул, но в темноте того было не видно. Спустя примерно минуту в караульном помещении башни снова возникло зловещее свечение, но вот продлилось оно недолго. Вначале яркая вспышка озарила комнату ярким светом, а затем настала темнота. До самого утра внутри «чертовой башни» да и в ее окрестностях ничего особенного больше не происходило, а когда рассвело и пропели вторые петухи, одурманенные чарами стражники стали один за другим просыпаться. Ни солдаты, ни сержант так и не вспомнили, как провели ночь, а их наряд недосчитался одного часового. Молодого, подающего надежды солдата искали несколько дней, но так и не нашли. Лишь через пару недель, когда честное имя бесследно пропавшего с поста уже было запятнано позором дезертирства, его разбухшее тело всплыло со дна крепостного рва.
Глава 4
Маски долой!
В мире нет совершенства. У самого прекрасного цветка, если пристально посмотреть, обязательно да найдется изъян. Идеальной формы, размера и спелости яблоко непременно чуток подпорчено крохотной червоточиной, а на белоснежной скатерти при желании можно отыскать малюсенькое темное пятнышко. Мелингдорм, к сожалению, не стал исключением из этого неприятного правила и хоть в целом производил впечатление картинно-благополучного городка, эдакого небольшого рая, где народ процветал, а на улицах царили спокойствие, закон да порядок, но и здесь имелось одно порочное местечко, куда честным горожанам лучше не заходить. Правда, туда их особо и не пускали.
«Рев Вепря» был закрытой ресторацией, отдохнуть в которой могли отнюдь не все желающие – обладатели толстенького кошелька да богатого платья. Почтенных, уважаемых горожан, имеющих и деньги, и положение, охрана вежливо не пускала в странное питейное заведение, а голытьбу просто гнала взашей, не скупясь на тумаки, оплеухи да затрещины. Дворянский титул и меч на боку тоже не являлись достойными аргументами, чтобы попасть в ресторацию и весело провести вечерок, наслаждаясь изысканными яствами, чьи ароматы просачивались наружу сквозь щелки в окнах, и видом экзотических танцев завезенных из далеких заморских стран одалисок. Не служил пропуском внутрь даже родовой герб, которым, кстати, из дворян графства могли похвастаться лишь немногие. Поговаривали, что однажды высоченные здоровяки с дубинками в руках оскорбили отказом пройти внутрь даже племянника самого графа Дюара, ненадолго приехавшего погостить к любимому дядюшке из Маль-Форна. На третью, а может, и четвертую ночь своего пребывания в городе близкий родственник правителя графства и его единственный наследник вместе с шумной компанией дружков пытался почтить присутствием приглянувшееся ему заведение. Несмотря на то, что охранники тут же узнали молодого графа в лицо и смиренно отдали ему должные почести, внутрь юношу все равно не пустили, чем просто не могли не спровоцировать потасовку. Самого вельможу наемные верзилы не тронули, лишь бережно связали и почтительно передали в руки мгновенно примчавшемуся на шум потасовки патрулю стражи. Собутыльникам же аристократа досталось немало, несмотря на всю их родовитость и положение (двое из семи гуляк состояли оруженосцами при самом графе, а остальные проходили рыцарское обучение в известных мелингдормских семьях). Почти все бузотеры сурово поплатились за свое необузданное желание узреть диковинные танцы и испить редкого, заморского вина. Умереть никто из них не умер, но четверо долго не могли подняться с постели, а полученные той злополучной ночью побои обратились в неизлечимые увечья. Наутро униженный и оскорбленный племянник, конечно же, кинулся с жалобой к дядюшке, но старый граф не пожелал ни слушать, ни видеть юнца и тем же вечером отослал его обратно в столицу.
27 
