Особенно,... 
37 
«Уж больно рассудителен! Не человек, а камень какой-то! Видывал я, как люди боль терпят, в кровь губы обкусывают, а этот сидит и даже не шелохнется. Странно все это… – подумал Шак, но говорить ничего не стал, только пожал плечами, что означало: «Тебе видней, ты муж ученый!»
– Расскажи лучше, что произошло в трактире? Как нам удалось уйти живыми?
– Не нам, а мне, – поправил паренька Шак. – Несколько миль тебя на спине пер, под дождем и по колено в грязи. Теперь, что жрали вчера, что не жрали, а в брюхе опять сосет да подстанывает! Денег нет, одежды нет, барахло потеряли…– махнул рукой опечаленный Шак. – Правда, ножичком добрым обзавелись, да с полфляги водки еще осталось.
– Уже нет, – расстроил спутника лекарь, кивнув головой в сторону валявшегося возле пня пустого сосуда.
При других обстоятельствах бродяга устроил бы партнеру хорошую взбучку. «Не твоя добыча, не трожь!» – гласил суровый закон скитающейся нищеты. Однако водка без пищи в рот не идет, а Семиун на время смог притупить боль, хоть совершенно не выглядел пьяным.
– А ты в целительстве разбираешься, молодец! По твоей работе не скажешь, что ты шарлатан-попрошайка, – решил снизойти до похвалы представитель лекарского цеха, но ошибся при выборе слов.
– За попрошайку щас по роже схлопочешь, и не посмотрю, что подранок! – осерчал бродяга и одарил парня гневным взором. – Я милостыню не клянчу, с протянутой рукой на паперти не стою, а уж если людишки настолько глупы, что козье дерьмо за чудо-лекарство принимают, то это их, и только их беда!
– Раны здорово обработал, ногу поломанную правильно закрепил, да и в боку моем на славу поковырялся. Я знаю, я уже посмотрел, – не обращая внимания на неожиданную вспышку гнева, продолжал гнуть свою линию Семиун, а его мутные, слезящиеся глаза ни на миг не отрывались от лица компаньона. – Ты не мошенник, ты тоже лекарь. За что тебя выгнали из Гильдии?
Нелепое предположение рассмешило Шака, и он был несдержан в проявлении чувств. Его безудержный хохот вспугнул стайку ворон, гнездившихся среди густых крон высоких деревьев, и вызвал целый каскад испуганных звериных криков из чащи леса. Обвинения в шарлатанстве, мошенничестве, воровстве, прелюбодеянии и вымогательстве стали для Шака привычным делом, но вот в умелом целительстве его еще никто не уличал. И самое смешное, что лекаря в нем увидел не деревенский простофиля, не бондарь-ремесленник, а опытный полевой хирург, отпиливший целую гору конечностей и заштопавший столько животов, сколько обычному городскому лекарю с банкой пиявок под мышкой и за год не приснится.
– Ну, ты и загнул! Спасибо, дружище, так меня еще никто не смешил, – неожиданно положив конец веселью, Шак подошел к раненому и уселся рядом с ним на траву. – Штаны нужно достать…холодно, – не убирая улыбки с лица, произнес бродяга. – Я тебе вот что скажу, как мужчина вьюнцу и целитель целителю. Без портков по дорогам шастать не след, народец ныне дурной пошел, на естественную наготу неправильно реагирует. Это во-первых, – со знанием дела бродяга принялся загибать пальцы. – Во-вторых, не по каждой травке босиком побегаешь, да и коряги всякие ноги уж больно царапают, а об мошкаре кусючей я вообще умолчу. И, в-третьих, самое важное, по здешней погодке немудрено и самое дорогое застудить. Вот оказия приключится, и что потом? И бабы в расстройстве, и самому неприятно!
– Ты не ответил на мой вопрос!
Попытка увести разговор в сторону провалилась. Семиун по-прежнему смотрел в глаза Шаку и ждал ответа, как будто от этого зависел исход их нелегкой миссии. Насущные рассуждения об опасных последствиях путешествия с голым задом лекаря почему-то мало волновали, а вот докопаться до правды о прошлом Шака ему очень хотелось.
– А я на глупости вообще не отвечаю, я их не слышу…принципиально, – заявил бродяга и, чтобы успокоить заурчавший желудок, стал грызть корешок, выдернутый из земли. – Ну, ты подумай хорошенько, паря, какой из меня к бесятам собачим целитель? Я ж на вашего брата совсем не похож, а подлатать свою шкуру в дороге каждый уважающий себя странник должен уметь. С деньжатами у голытьбы туго, а костоправы со знахарями ого-го сколь берут, аппетиты у них огромные, да на горе других наплевать. Есть золотишко – полечат, пара медяков в кармане завалялась – лучше для церкви побереги, за упокой грешной душонки своей напоследок помолиться…
– Складно ты врешь, пожалуй, даже лучше, чем мне бочину заштопал, – остался при своем мнении Семиун. – Да, вот только…
37 
