На другой листовке Яков заснят, видимо, в лагере или на сборном пункте, в шинели, окруженный немцами, с любопытством на него глазеющими. На третьей Яков, улыбаясь (улыбается, негодяй!), что-то читает, рядом сидит красивый, ухоженный немецкий офицер.
И текст: «Следуйте примеру сына Сталина! Он сдался в плен. Он жив и чувствует себя прекрасно. Зачем же вы хотите идти на смерть, когда даже сын вашего вождя сдался в плен? Мир измученной родине! Штык в землю!»
На обороте рукой Якова: «Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей Германии. Обращение хорошее. Желаю здоровья. Привет всем. Яков».
Сталин собрал листовки, сложил в пакет.
Негодяй! «Обращение хорошее»… Мерзавец! Опозорил отца, армию, нанес удар в спину своей родине. Заставили? Пытали? Возможно. Но почему сдался в плен? Почему не застрелился? При нем было оружие! Струсил! Струсил!
ОН никогда его не любил, даже не видел, пока милый зятек Алеша Сванидзе, подонок, не привез его в Москву. Нарочно привез, чтобы досадить ЕМУ… Молчаливый, чужой, медлительный, никакой гордости, женился, родилась девочка, умерла, развелся, стрелялся, но не попал, даже застрелиться не сумел. Из-за девчонки, негодяй, стрелялся, а теперь, теперь, когда речь шла о чести, застрелиться не захотел. Потом женился во второй раз, на одесской еврейке, брошенной мужем танцовщице, не нашел скромной русской девушки? Юбка оказалась дороже репутации отца. Негодяй! Его собственный сын сдался в плен. «Обращение хорошее»! Мерзавец! Ну что ж, тем хуже для него. У властителя не может быть никаких сантиментов по отношению к собственным детям. Иван Грозный и Петр Великий убили своих сыновей, и правильно сделали.
Сталин нажал кнопку звонка, спросил у вошедшего Поскребышева:
– Кто там дожидается?
Поскребышев положил перед ним листок с фамилиями ожидающих приема.
Сталин пометил на списке, кого, в каком порядке впускать к нему, приказал:
– На семь вечера вызвать Берию.
Поскребышев, как никто другой знавший своего шефа, предупреждал каждого входящего в кабинет:
– Хозяин на пределе.
В семь часов явился Берия. Сталин еще разговаривал с Шапошниковым и Василевским, молча протянул Берии пакет с листовками, тот сел, стал читать. Собрав со стола карты, Шапошников и Василевский ушли.
– Что скажешь? – спросил Сталин.
– Фотографии, по-видимому, подлинные. Непохоже, чтобы это был загримированный под Якова актер, – ответил Берия.
– Сам вижу, что это не актер! – взорвался Сталин. – Почему листовки я получил от Жданова? Листовки разбрасывали только под Ленинградом?
– Нет, их разбрасывали повсюду. У нас они есть.
– Почему мне не доложил?
– Я не знал, как вам об этом сказать, товарищ Сталин.
Сталин ударил кулаком по столу:
– Скрывали?
– Мы обдумывали, какие можно принять меры, прежде чем вам доложить.
– И что надумали?
– Надо выяснить, где сейчас Яков. Немцы, безусловно, тщательно его охраняют. При массовом передвижении военнопленных найти его трудно.
– А если через месяц, через два, через год вы его найдете?
– Постараемся организовать побег.
Сталин встал, как обычно, прошелся по кабинету.
Побег… Тысячи наших пленных не могут убежать, а сын Сталина сумел. Кто в это поверит? Народ скажет: Сталин договорился с Гитлером, выручил своего сыночка. Какое после этого может быть доверие у народа к товарищу Сталину?
Он остановился перед Берией.
– Как только узнаете, где Яков, немедленно доложите мне. Надо лишить немцев возможности пользоваться его именем во вред нашей армии, нашей стране.
Берия поднялся.
– Жену – в тюрьму, в одиночку, – добавил Сталин.
– А дочь?
– Отдайте Светлане, она сама решит, возможно, отвезет к старикам.
18
После месяца кровопролитных боев в районе Брянска 50-я армия вышла из окружения на восточный берег Оки в районе Белева, потеряв значительную часть личного состава и техники. «Катюши» дали последний залп по врагу, потом их пришлось уничтожить – кончились снаряды и горючее. В начале ноября под давлением противника армия снова отошла и закрепилась на рубеже Дубна – Плавск. Автороте под командованием старшего лейтенанта Березовского приказали доставить тяжелораненых в тыл, во фронтовой эвакогоспиталь.
В роте осталось сорок две машины, из командного состава кроме Березовского – командир взвода Овсянников. Березовский сказал Саше: