121 
Зингершульцо с трудом мог вспомнить точную последовательность событий вчерашнего сумасбродного дня. Утро началось с небольшой физической разминки, гном знал это точно, но дальнейшее действо протекало в каком-то тумане. Наемники привезли их в замок, отвели к бассейну, наполненному горячей водой. Миловидные служанки в белоснежных передниках выдали им полотенца и благовония, а затем упорхнули, оставив наедине с оживляющим промерзшие мышцы кипятком. Потом провал… Они оказались в кабинете графа, где для них уже был накрыт восхитительный стол. И снова провал в памяти. Пархавиэль усиленно пытался вспомнить, что было дальше, и не мог смириться с мыслью, что ничего и не было, что он, набив до отвала брюхо, заснул и проспал более двенадцати часов.
– Изумительный человек этот граф, – произнес Нивел, не отрывая глаз от страниц увлекательной книги, – редко таких встретить можно, тем более у нас, в Империи.
– И чего такого эдакого в лживом паршивце нашлось? – поинтересовался гном, который так и не смог простить хозяину замка обмана.
– А ты оглянись по сторонам, сам поймешь! Пархавиэль незамедлительно последовал совету юноши, тем более что осмотр обители раздумий можно было удачно совместить с разминкой онемевших конечностей и растиранием отлежанных боков.
Конечно, бродяжке-гному не часто приходилось бывать в апартаментах влиятельных господ, но и он почувствовал явное несоответствие простоты убранства высокому положению владельца окрестных земель. Никакой роскоши: ни золотой посуды, ни умильных безделушек, которыми высокородные господа имели обыкновение обставлять каждый пятачок свободного пространства. Широкий деревянный лежак, застланный звериными шкурами, большой стол, за которым Карвол не только ел, но и много писал, судя по разводам высохших на нем чернил, камин, ковер, оружие, трофеи и книги в кожаных переплетах. Кабинет был именно кабинетом, удобным местом для раздумий и изнурительной работы головой. Ничего напускного, парадного, лишнего, показного. Возможно, они были первыми среди гостей замка, которым было позволено находиться среди этих стен.
– Он молод, горяч, но в то же время мудр, расчетлив и очень хорошо образован. Функциональность обстановки наилучшим образом свидетельствует о целеустремленности и здоровом аскетизме, не свойственном для молодого поколения дворян, ни одна деталь интерьера не мешает ему сосредоточиться на искомой мысли, проникнуть глубоко в истинную суть вещей, – восторженно вещал юный философ, на миг оторвавшись от чтения и жадно поедая глазами богатую библиотеку.
– Вот терпеть не могу, когда ты так заумно бредишь, – возмутился Пархавиэль, не знавший некоторых слов, но понявший общий смысл высказывания Нивела. – Неужто проще сказать было нельзя? Совер не растяпа какой-то, в кабинете работает, мыслю мудрую по башке гоняет, а не с мазельками расфуфыренными кокетничает. Неприхотлив граф и в общении прост, жеманных глупостей и лишней болтовни не любит. Так это еще в лесу заметно было. Мне-то вон сразу показалось, что слишком умен он да начитан для обычного наемника, – не моргнув глазом, соврал Пархавиэль и сам призадумался, зачем он это сделал. – Чего ты у окна уселся? Сквозняк там гуляет, а ты здоровьем хворый, шел бы лучше к камину, тут и тепло и светлее!
Нивел не стал спорить. Аккуратно отложив в сторону книгу, паренек подманил жестом Пархавиэля к окну. За высокой крепостной стеной замка пылало зарево; кто-то жег костры, много костров. Яркие всполохи поднимались вверх и зловеще, как зигзагообразные кинжалы, пронзали темноту неба.
– Эка невидаль, ну горит лес, иль кто из деревенских мужиков сено спьяну поджег, огонь на соседний стог перекинулся. Не боись, паря, люди графа все потушат, – пытался подбодрить Нивела Зингершульцо, но соврал весьма неубедительно. Ему даже самому стало вдруг стыдно, что, прожив столько лет, так и не научился достоверно врать.
– За дурачка меня не держи, Парх! Хотя за попытку успокоить спасибо, – произнес паренек на удивление спокойно и с каким-то отрешенным безразличием. – Пожары осенью редкость, к тому же, когда пылают поля, солдаты из замка крестьянам на подмогу спешат, графское же добро горит. А они что-то не очень за ворота выйти торопятся, дозоры на башнях усиленные…
Действительно, на верхней смотровой площадке, видимой из окна башни, дежурило пять человек, еще трое наемников прохаживались по стене, то и дело перегибаясь через зубцы и высматривая что-то в глубоком крепостном рве.
121 
