— Ты и ночь проведешь со мной, если потребуется, а, Медок?
Хани скрипнула зубами. Ну почему так случилось, что именно этот человек приобрел такую странную власть над ней, заставляя переживать целую бурю чувств. Этот чуть хрипловатый голос и проникающий прямо в душу взгляд обезоруживают ее. Хани поспешно отступила на шаг и с ужасом поняла, что краснеет. Как она ни пыталась притвориться строгой и неприступной, но знала, что яркий румянец выдает ее.
— Если в этом возникнет необходимость, то да, — как можно непринужденнее ответила она. — Но ведь вы говорили, что в пять кто-то появится.
— Угу, — буркнул Джерри, — непременно появится. — Похлопав рукой по постели, он произнес: — Иди сюда, Медок, и расскажи мне что-нибудь.
— Что?
— Посиди со мной. — Его голос творил с ней что-то невероятное.
— Нет, благодарю.
— Ты боишься?
Хани метнула в него гневный взгляд и сразу поняла, что попалась. А голос, зазвучавший по-новому, ставший мягким и бархатным, проникал прямо в душу.
— Значит, все-таки боишься. Трудно поверить, что тебе тридцать лет. Может, ты приврала для самозащиты?
— Нет, мне на самом деле тридцать лет, и я нисколько вас не боюсь, мистер Вест. — В доказательство своих слов Хани храбро присела на краешек кровати.
Джерри протянул руку и взял ее за запястье. Она попыталась вырвать руку, но он только еще крепче сжал пальцы.
— Ты останешься со мной на всю ночь, если я буду один? Если не придет Рей?
— Да, только, пожалуйста, не воображайте ничего лишнего!
— Ты прелесть, Медок. Но не бойся, я не затаскиваю женщин в свою постель силой. Только по взаимному согласию.
Он прикрыл глаза, и Хани воспользовалась возможностью повнимательнее рассмотреть мужчину, лежавшего перед ней, в который раз пытаясь определить, каков он на самом деле. Темно-каштановые непослушные пряди курчавятся вокруг ушей, твердые скулы резко очерчены, потемневший от отросшей щетины сильный подбородок говорит о властности. Над распахнутым воротом трикотажной рубашки виднеются темные завитки волос, а короткие рукава обтягивают мускулистые руки. Кожаный ремень с массивной медной пряжкой опоясывает узкие, стройные бедра, обтянутые плотной джинсовой тканью.
— Надеюсь, тебе нравится то, что ты видишь, Медок?
Она испуганно вскинула глаза к его лицу и обнаружила, что он внимательно наблюдает за ней. Хани так смутилась, что даже не пыталась скрыть заливший ее румянец. На ее слабую попытку высвободить руку хозяин дома лишь сильнее сжал тонкое запястье. Хани вовсе не собиралась начинать борьбу, она затихла, вопросительно поглядев на него.
— Я…э-э… — промямлила она, но так и не придумала, что сказать.
Джерри усмехнулся.
— А может, ты не такая уж недотрога, как кажешься. Твое маленькое исследование показывает, что нет. Да и мысли твои сейчас были не из тех, в которых хотелось бы признаться. Я прав, а, Медок? А ты ужасно хорошенькая, когда вот так волнуешься.
Последние слова вывели Хани из себя, а дурацкое прозвище «Медок», которое он вставлял в каждую фразу, лишь усиливало ее раздражение. Хотелось бы заставить Джерри Веста относиться к ней хотя бы серьезно, если уж не удалось внушить ему ни капли уважения.
— Отпустите мою руку.
— Побудь со мной еще немного.
— Я думаю, мне лучше уйти, если вы так любите одиночество.
— Время от времени я не имею ничего против компании. Хочешь есть?
— Нет, но, если хотите, я могу поискать что-нибудь для вас.
— Не отказался бы. Я так голоден, что мог бы, наверное, слопать даже твоего сокола. — Он засмеялся.
— Это совсем не смешно, — возмутилась Хани.
— Ну почему же? Этот твой Сократ лакомый кусочек. Откуда, кстати, у него такое имя?
— Я же говорила, что он очень умный. Иногда мне кажется, что он понимает человеческую речь.
— Гм. Престранная птица, скажу я вам. А как ты с ним обращаешься? Берешь на руки и гладишь?
— Конечно же нет. Он прилетает и садится на подоконник на кухне, и я беседую с ним… — Увидев смеющееся лицо Джерри, Хани осеклась и замолчала. — Пойду посмотрю, чем можно вас покормить.
Она легко отыскала кухню. Застекленные шкафы и полки были сплошь заставлены тарелками, мисками, цветочными горшками, старыми вазами, повсюду валялись газеты и садовые инструменты, занавески на окнах выгорели от солнца. И только одна стена была увешана рядом блестящих кастрюль. Несмотря на беспорядок, грязной посуды и пыльных углов здесь не было.