87 
Подавляющая величественностью красота дорогостоящего антуража не испугала гнома так сильно, как изумленные взгляды прислуги и гримасы отвращения на лицах постояльцев. В эту трудную минуту жизни Пархавиэль вновь остался один. Мартин покинул его, бросив на прощание властное «стой здесь!», зачем-то поспешил к низкорослому толстяку в парчовом сюртуке, стоявшему за высокой деревянной стойкой.
Маг пытался что-то объяснить управляющему, то приветливо улыбаясь, то корча недовольные гримасы и отчаянно жестикулируя руками. Пархавиэль не слышал слов, но понял смысл по тому, как подозрительно косился на него толстяк, да и остальные присутствующие. Двое дворян, до появления гнома мирно беседовавшие за маленьким столиком у окна, вскочили со своих мест и, демонстративно опрокинув с грохотом стулья, ушли. Еще одним недовольным оказался лысый старичок в расшитом золотом дублете и с зонтиком от солнца вместо меча на поясе. Отвлекшись от созерцания обнаженных девиц на картинах, вельможа подозвал к себе проходившего мимо служителя гостиницы и нарочито громко, чтобы слышали все остальные, начал возмущаться:
– Позор… не гостиница, а скотный двор… Ну ладно эльф из благородного семейства, но какой-то вонючий заморыш-гном… немедленно уезжаю… – доносились до стоявшего вдалеке гнома обрывки фраз, которые престарелый постоялец сопровождал постукиванием каблуков по узорным напольным плитам и размахиванием зонтом.
«Забил копытом, конь плешивый!» – выругался про себя Пархавиэль, боясь, что вот-вот разразится скандал и его выкинут взашей или, что еще хуже, арестуют.
Однако остальные постояльцы были более сдержанны в проявлении чувств, видимо, считая устраивать публичные скандалы ниже своего дворянского достоинства: трое молча покинули зал, другие вернулись к своим делам, игнорируя присутствие гнома. Лишь одна дама в красном платье с откровенным декольте к высокой стойкой воротника не сводила с гнома красивых карих глаз. Ее белоснежная грудь вздымалась в такт учащенному дыханию, а взор медленно скользил по складкам простыни, внимательно изучая каждый изгиб ткани, каждый волосок на обнаженных плечах гнома.
«Боги Великого Горна, она же меня зенками раздевает! – ужаснулся внезапной догадке Пархавиэль, раскрасневшись со стыда и пытаясь как можно плотнее закутаться в ткань. – Поверить не могу, такая благородная дама… чего ей от меня надо?!»
Пархавиэль не успел найти ответа на этот вопрос. На его плечо внезапно легла влажная рука подошедшего сзади Мартина, и вкрадчивый голос спутника произнес долгожданную фразу: «Все улажено, пошли!» Обрадованный гном быстро засеменил вслед за направившимся к лестнице магом, стараясь не обращать внимания на преследующие его недружелюбные взгляды и держаться как можно дальше от, безусловно, безумной, но чарующе красивой женщины.
Валегертес ден Штерц – это неблагозвучное, каркающе-шамкающее выражение обозначало на махаканском языке страшное древнее проклятие и дословно переводилось как: «вездесущая кара». Обычно несуеверные гномы боялись гневить богов и произносить название ужасного наказания полностью, поэтому в обиходе сокращали его до «вадешь».
Люди мало интересовались многовековой культурой гномов, изучали ее однобоко, исключительно в узких рамках металлоплавления и горного дела, в которых маленькие человечки были непревзойденными мастерами. Что же касалось неточных наук и искусства, то университетская профессура и прочие ученые мужи предпочитали упиваться благозвучиями эльфийской речи и черпать вдохновение из ритмичной прозы степных кхертов, но никому не приходило в голову всерьез заняться языком горного народа. Лишь однажды кто-то из малоизвестных герканских ученых удосужился перевести древний гномий манускрипт и, второпях толком не разобравшись, умудрился приравнять «вадешь» к заурядной порче.
На самом деле проклятие не имело ничего общего с происками злобных односельчан по сглазу соседей или с любым иным понятием, являющимся неотъемлемой частью так называемой черной магии. Правильно было бы трактовать выражение как: «злой рок, грозящий медленной, мучительной и неминуемой смертью души и тела». Согласно преданию, Боги Великого Горна убивали разгневавшего их гнома не мгновенным ударом сияющей молнии, а постепенно, лишая его друзей и близких, обрекая вначале на муки духовные, а уж потом телесные. Душевные страдания, одиночество, боль, увечья и снова боль, а лишь потом желанная смерть – вот долгий и мучительный путь «вадеша», растянутый порой на целую жизнь.
87 
