Особенно,... 
11 
Вот уже три часа комендант бегал кругами по своему просторному кабинету и судорожно искал, чем бы заняться. Осмотр казарменных помещений и вечерняя муштра солдат на плацу, конечно, немного успокоили бы расшалившиеся нервы, но тогда его тревога передалась бы солдатам, а у всех проверяющих – лисий нюх на подобные мелкие нюансы. Стоит лишь кому-нибудь из офицеров чуточку неправильно посмотреть на чиновника или, наоборот, пугливо спрятать взгляд вместо того, чтобы поедать ревизора честным и преданным взором, и охотник на казнокрадов берется за дело с двойным усердием, иногда даже прибегая к допросам с пристрастием, невзирая на звания, титулы, заслуги и чины.
Когда же наступил долгожданный вечер, а колокол на городской часовне ударил одиннадцать раз, комендант гарнизона с облегчением вздохнул и решил, пропустив пару стаканчиков хорошего винца, перейти к сытному ужину. Сколь бы странным ни был чиновник из столицы, как бы неосмотрительно себя ни вел, но только сумасшедшему могла прийти в голову мысль путешествовать в поздний час по дикой, лесистой местности, где не только блуждали кровожадные дикари, но и некоторые переселенцы охотно занимались разбойничьим промыслом.
«Нет, он не приедет! Точно сегодня не приедет, а может, и завтра пронесет… Ну что, что ему могло понадобиться в нашем захолустье?! Да еще филанийская граница под боком… – тешил себя надеждой комендант, одновременно давая указания слугам, какие блюда и в какой последовательности подать на стол. – На моей памяти трижды проверки были, ни один сноб столичный дальше Дельборга не заезжал да из дворца губернатора носа не высовывал! Этот фрукт, конечно, странно себя ведет, но и тому есть разумное объяснение. Не очень знатный аристократишка, дворцовый чинуша средней руки решил немного по службе продвинуться, а может, и от козней устал, захотел немного развеяться за казенный счет. Наверняка охотится сейчас где или еще проще – вместе с дружками-спутниками в тихом местечке пьянству предался, а грамоты свои специально прилюдно показывал, чтоб каждый дурак подтвердить мог: «Мда… проверка была…»
Теша себя надеждой, что все, скорее всего, обойдется, полковник Штелер величественно погрузил затянутое в парчовый халат тучное тело в кресло и взялся за вилку, чтобы безжалостно расправиться с сочными устрицами под пикантным соусом «а ля фляй». Именно в этот сладостный миг предвкушения вкусной трапезы со двора казармы и раздался шум, вновь пробудивший в голове гурмана тягостные предчувствия и лишивший его аппетита.
Из окна кабинета открывался прекрасный вид на звездное небо и выложенные красной черепицей крыши казарм. Апартаменты полковника находились слишком высоко, и, чтобы увидеть происходящее внизу, тучному офицеру пришлось, кряхтя и пыжась, затащить свои телеса на подоконник. Во время этого гимнастического упражнения парчовый халат распахнулся и всеобщему обозрению предстало уродливое, обрюзгшее, волосатое мужское тело. К счастью, находившиеся на плацу были настолько поглощены своим, что не думали задирать головы вверх.
«Ага, все-таки голубчик пожаловал… вместе с лиходеями своими прикатил… Эки рожи страшные, противней в жизни не видывал…» – расстроился комендант, мысленно справляя поминки по прекрасному ужину и расположению духа, которое только-только стало налаживаться.
На плацу собралось около двух десятков солдат в бело-желтых мундирах гердосского гарнизона. Они были при оружии и с нетерпением ожидали приказа беседовавшего на повышенных тонах с чужаками капитана угостить непрошеных гостей свинцом. Ворота казарм были распахнуты настежь, а возле них на земле лежали часовые: двое неподвижно, без чувств, а их менее удачливый товарищ катался волчком, обхватив обеими руками пострадавший от удара живот. Дежурный сержант сидел посреди большой лужи и, держась правой рукой за распухшую щеку, пытался определить, сколько на небе лун: две или три. Пятеро всадников в черных плащах и надвинутых на самые брови шляпах неподвижно замерли в седлах и терпеливо выслушивали нравоучения сновавшего между лошадиными мордами капитана. Они взирали на него сверху вниз, как на жалкую, перепуганную букашку, которая ничего не может сделать, но громко кричит отчасти, чтобы сохранить уважение смотревших на него солдат, отчасти, чтобы не пасть слишком низко в своих собственных глазах. Шестая лошадь была без седока, и этот факт логически завершал картину недавнего, уже окончившегося инцидента.
11 
