25 
– А чего ты хотела? Если б не давила на него, не устраивала разборки по поводу и без, глядишь – он бы и не задирал юбки на стороне.
Грубо. Пожалел о сказанном. Мать дернулась, как будто ее ужалили. На ресницах повисли слезы, задрожали, быстро-быстро скатились по щекам, упали на юбку. По всему видать, слез оказалось много, и копились они годами. Но голос ее звучал ровно:
– Выходит, виновата я?
– Мама! – с мягким укором сказал Андрей. – Я не знаю, кто из вас виноват и почему вы из дома устроили разведцентр, подозреваете друг друга, оскорбляете одним видом, взглядом, разговариваете, как шпионы, недомолвками и намеками. Прости, но с тебя как с женщины спрос строже. Школу надо, мама, оставлять в школе, а ты и дома директор.
– Выходит, все же я.
– Опять двадцать пять! Ты даже сейчас, когда мы откровенны, говоришь с обидой и несогласием. Так мы не договоримся, разговор наш превратится в бессмыслицу. Я высказался с одной целью, чтобы ты подумала и немного смягчилась, что ли... Ты ведь хочешь поправить положение? Но, не прислушиваясь, ты не сможешь этого сделать.
– Пойдем, выпьем чего-нибудь? – неожиданно предложила она.
– Разве что кофе, – с неохотой согласился Андрей, ибо беседа по душам с матерью – зря потраченное время.
Родителей не выбирают. Если бы это было возможно, Андрей в момент зачатия попросил бы боженьку дать ему других родителей – попроще, помягче, поспокойней. Он был красивым ребенком, в белых кудряшках, но мать нисколько не умилял ангелочек, напротив. Красивый? Значит, надо построже с ним, никаких сюсю, а то вырастет бездушным. А бездушной оказалась она. И боже упаси ей сказать: вы, тетя директор, ни хрена не понимаете в педагогике, вы не дали родным детям элементарной вещи – любви, взрастив тем самым в них массу комплексов, теперь они мало интересуются, как вам живется. Вы слишком рьяно заботились о тетрадях и контрольных, а на двадцатом месте у вас стояла семья, которой, как вы считали, достаточно дать еды, обуть-одеть. Вы делали себя по какому-то идиотскому шаблону, засевшему в вашей голове, шаблон прирос намертво, вас лично за ним не видать, вы срослись, как сиамские близнецы. А еще вы пожинаете плоды, которые сами культивировали. Андрей никогда ей, заслуженному учителю России, этих слов не скажет, а то она оскорбится до гробовой доски. Раньше он ее жутко боялся, боялся без причин, она внушала священный ужас, как стихии природы внушают ужас дикарям. Однако, взрослея, наблюдая за отцом, который вел двойную жизнь, Андрей приспособился к обоим, научился лавировать между родителями, достигать собственных целей. И прежде всего научился сосуществовать с мамой. Закрылся от нее броней, форму общения избрал ироничную, причем вначале интуитивно так получилось, но он заметил, что мать перед ней пасовала. А не такая уж она могущественная, понял Андрей. В самом деле, чего ее бояться? Не убьет же. Даже когда она кричала на него или досаждала изнуряющими нотациями, он чувствовал в ней слабину, а себя победителем. И не заметила она, как сын полностью вышел из-под контроля, стал абсолютно самостоятельным. Да, его не повело по дурной дорожке, что ж, в этом заслуга матери, которой Андрею страшно хотелось доказать: я лучше, чем ты думаешь. Ни откровений, ни задушевных бесед с ней он не вел, все равно все кончится наставлениями, а это сильно портит нервную систему.
Расположились на кухне. Еще одна маленькая деталь, говорившая о многом: кофе с коньяком пили на кухне, а не в столовой, где и положено пить-есть, или в гостиной, по-домашнему, нет, чистота – вещь трудоемкая, ее надо беречь. Собственно, кофе Андрею не хотелось, коньяка тем более. Заинтриговала его необычность в поведении мамы. Во-первых, она впервые в жизни расквасилась при нем, сыне! Во-вторых, необычно прозвучало приглашение – просительно, а мать умеет только распоряжаться и требовать. Короче, в Андрее взыграло любопытство, чего ей нужно от него? Итак, они пили кофе. Глоток кофе, глоток коньяка... Прошло минут десять. У Андрея помимо воли лицо трансформировалось в немой вопрос.
– Как ты думаешь, – наконец заговорила Кира Викторовна, – кто Феликса застрелил? Не мальчишка же, в самом деле.
«Не по этому поводу позвала», – подумал Андрей, но почин он решил поддержать:
– Сейчас, мама, над этим ломает голову вся милиция нашего любимого города.
– А каковы причины? Из-за чего его могли убить?
– Знал бы причину, назвал бы убийцу. А вообще, причин может быть миллион. Денежный мешок – это всегда отличная мишень. Могли убить из мстительной зависти, к примеру, чтобы деньгами больше не пользовался.
25 
