85 
— Дайте человеку поесть спокойно… В темном коридоре Соломину снова встретился юнга, беднягу даже мотало от усталости.
— Что, приятель, так много утомительных вахт?
— Да, сэр. На всю команду у нас одна бессменная вахта. Мы просто боимся ложиться в койки… Неужели вы не догадываетесь, зачем «Минеолла» тащится в пустыню Охотского моря, до которого нам, честным американцам, нет никакого дела?
Соломин сказал, что это из-за него:
— Напротив Охотска меня шлепнут за борт, как лягушку.
— Вы наивный человек, сэр, — насмеялся юнга. — «Минеолла» застрахована мистером Губницким на такую большую сумму, что дело осталось за малым — не дать ей зажиться на белом свете. Охотское море — отличная покойницкая, ведь там никто не проверит причину смерти. Вот мы и не спим, чтобы не проворонить, когда нас станут сажать на банку. Я вам дам совет: если это случится, не старайтесь завязать шнурки на ботинках. Вы не успеете крикнуть «мама!», как палуба сама выскочит из-под ног. Великий боже, не дай нам проспать эту веселую минутку…
С наступлением темноты Соломин прошел в каюту Губницкого, которого страшно перепугал своим появлением. Рука его потянулась к звонку, чтобы вызвать стюарда Кабаяси, но Соломин треснул его по руке.
— И не кричать! — сказал. — Садитесь…
Соломин плотно притворил двери.
— Что вам угодно? — спросил Губницкий.
— Знать глубину вашего падения… Вы тридцать лет управляли Командорами. Скажите, удавалось ли вам за эти годы следить за русской прессой?
— Кое-что почитывал.
— Надеюсь, что под статьями, направленными против вас, вы уже встречали мое имя?
— Приходилось. А за что вы невзлюбили меня?
— За то, что вы самый настоящий жулик, место которому в петле. И будь моя воля, вы бы висели до тех пор, пока не лопнет дотла перегнившая веревка…
Губницкий догадался, что Соломин дальше слов не пойдет, и успокоился, начав ковыряться в своих карманах.
— Россия, — говорил он, — никогда не была для меня матерью. Я человек вполне новой формации, и мне вообще смешна сама мысль, что какую-то страну можно любить только потому, что там родился… Прошу вас — не падайте в обморок!
Он показал ему паспорт американского гражданина:
— Это мой… Вы удивлены?
Лицо Соломина покрылось холодным потом. Только сейчас он осознал, что произошло. К управлению Камчаткой пришел подданный Соединенных Штатов, о чем в Петербурге не догадывались. Губницкий правильно рассчитал удар: когда до министерства дойдет известие о его самозванстве, он будет уже в полной безопасности — за океаном! А весь богатый камчатский ясак (плюс денежная казна Камчатки) останется при нем. Ко всему этому он еще получит крупную сумму страховки после неизбежной гибели «Минеоллы»…
Соломин в обморок не упал.
— Вы крепкий человек, — похвалил его Губницкий. — Ну как? Видите, я вас поймал и держу в клетке, а вам меня уже не поймать… Ха-ха! — раздался бодрый смех. — Это я сделал уже не по-русски — это по-американски. Надеюсь, вы оценили размах моих операций.
— Да, оценил. Вы меня извините, — сказал Соломин, — но я вынужден поступить вот так… — Он плюнул в осьминожьи глаза Губницкого, потом вышел.
В каюте нащупал под подушкой холодный никель браунинга, подаренного в разлуку зверобоем Егоршиным. Присутствие оружия направило мысли в нехорошую сторону. «Нет, — сказал он себе, — стреляться рановато». Перед ним возникла ясная цель: во чтобы то ни стало добраться до первого, же телеграфа, чтобы информировать Россию о геройстве камчатского ополчения, чтобы оповестить официальный Петербург о злодейском поведении шайки грабителей — Губницкого и барона Бриггена, этих прихвостней загадочных гешефтмахеров, Манделя и Гурлянда, что спокойненько посиживают на Галерной, в доме ј49… Очень сильно качало.
С-с-с-сволочи… — свистел Соломин сквозь зубы.
«Минеоллу» швыряло так, что ее комоподобный мостик, казалось, оторвется от палубы и упорхнет за борт со всем его — премудрым начальством. Хорошо, если бы это случилось!
Пятого августа расхлябанная от качки «Минеолла» положила якорь в жидкие грунты на внешнем рейде перед Охотском.
— Вы еще не спали? — спросил Соломин юнгу.
— Ждем пересадки… Хорошо, что в Охотском море нету акул, зато вода такая, что каждая косточка уже заранее готовится сплясать бравую моряцкую джигу!
Далеко-далеко виднелось несколько домишек Охотска — когда-то шумного океанского порта, а теперь весь город был меньше деревни. Над баром ходили волны, там взвивало пенные смерчи.
85 
