Особенно,... 
106 
— Не стоит. Я справлюсь сам.
— А сумеете?
— Беременность женщины — это ведь не болезнь женщины. Природа сделает все сама. Мне останется только помочь ей.
— Господин Исполатов, от души желаю вам счастья.
— Спасибо. Кажется, я обрел его… Андрей Петрович вышел во двор проводить траппера. Собаки дружно отряхнулись от снега, вожак повернул голову.
— Все-таки, — сказал Соломин, — я бы на вашем месте не задерживался на Камчатке, а уехал бы куда-нибудь подальше. Пройдет еще год-два, и старое может открыться.
— Я подумаю.
— Подумайте и махните в Австралию или даже на алмазные копи в Родезии. Английский вы знаете, растерянным человеком вас не назовешь… Да мало ли существует мест на свете, где вы можете хорошо закончить свою жизнь.
Исполатов с горьким смехом притопнул торбасом:
— Закончить ее хорошо можно только вот здесь!
— Но такие люди, как вы, нигде не пропадут.
— Такие-то, как я, скорее и пропадают.
— Простите, я не хотел вас обидеть.
— Я не обиделся, но с меня хватит и Клондайка! — ответил Исполатов. — Я, наверное, слишком сентиментален… А силу земного притяжения я способен испытывать только на родине.
Над ними весело закружился приятный снежок. Траппер набросил на голову коряцкий капор с торчащими ушами волка, подкинул в руке древко остола, конец которого от частых торможений по снегу был отполирован до нестерпимого блеска. Наступила минута прощания, и Андрей Петрович не знал, что бы сделать хорошее для этого человека.
— Не дать ли вам денег? — неловко предложил он.
— Я и сам могу дать вам денег, — резко ответил Исполатов и пошагал к упряжке. — Прощайте! — крикнул он издали.
Соломин молча поднял руку и не опустил ее до тех пор пока собаки не взяли хороший аллюр. Ему было горько от предчувствия, что никогда больше они не встретятся. В критические периоды жизни хорошо иметь рядом с собою такого вот человека… Подавленный, Соломин вернулся в канцелярию — докончить с камчатскими делами.
Ему удалось за последние дни опросить всех стариков и старух, которые не могли бежать в сопки и оставались в Петропавловске во время краткого налета японских крейсеров. Андрей Петрович с их слов записал, что на банкете, который дал японцам Губницкий, «было очень весело». Но Соломин не мог найти объяснения телеграмме, будто маяк сожжен, касса взломана, а деньги целы. Маяк светил по-прежнему, а казна Камчатки пропала бесследно вместе с пушным ясаком.
Двадцатого октября Соломин опять повидался с Сотенным.
— Миша, я облечен правами сам назначить временного начальника Камчатки до того, как с материка пришлют нового. Лучше тебя, братец, я никого здесь не знаю… На! — он шлепнул перед ним казенную печать уезда. — Старайся пореже прикладывать ее к бумагам, побольше разговаривай с людьми, у тебя это всегда хорошо получается… А теперь тащи Неякина на «Сунгари».
— Значит, отплываете?
— Да. Здесь больше нечего делать. Загляну попутно на Командоры и оттуда
— прямо на Владивосток…
Стоя на палубе «Сунгари», он долго смотрел, как в изложине между сопок исчезает Петропавловск, и вытирал слезы:
— Прощай, Камчатка… прощай навсегда! (Прощайте все вы, скользящие сейчас на лыжах с высоких гор и поднимающие из морских глубин тяжкие сети; честь и хвала всем вам, выслеживающим в засаде зверя и бегущим рядом с собаками по камчатским снегам, что осыпало горячим вулканическим пеплом… прощайте все вы, прощайте!) Был полдень, яркий и солнечный, долина сверкала, будто ее осыпали алмазами, когда Исполатов затормозил упряжку возле зимовья. Наталья припала к нему. Траппер показал на след чужой упряжки, проложившей в сугробах глубокую борозду.
— Кто здесь проезжал без меня?
— Почтальон из Явина.
— А-а-а… Ну, бог с ним. Пусть ездит.
Они вошли внутрь своего жилья. Исполатов сказал:
— А ты не верила, что я вернусь… Где ружье? Траппер взял «бюксфлинт» и, открыв двери на мороз, двумя выстрелами опустошил пулевые стволы — пули ушли в чистоту солнечно сиявшего дня. Повернувшись, он сказал Наталье:
— Лови!
Ружье пролетело через всю комнату, и Наталья ловко перехватила его в полете, смеясь звонким смехом.
— Теперь поймай ты.
— Оп!
— Кидай мне, — просила она…
Мужчина и женщина стали играть, забавляясь, как малые дети. Между ними, страшный и черный, метался через комнату «бюксфлинт», и обоим было даже приятно, когда его тяжелое ложе со смачным пришлепом попадало в расставленную ладонь.
106 
