Аристид Карпович еще раз широко перекрестился в угол – на карту Уренской губернии:
– Пойдемте, князь. Кажется, уговорили…
Навстречу им уже шел Мелхисидек, тряся бородищей, сверля все живое огненными глазами. Завидев Мышецкого, он вдруг остановился, полусогнутый от дряхлости, ни с того ни с сего крикнул:
– И ты, бес?
Постучал клюкой дальше. Сущев-Ракуса взял Мышецкого за локоть:
– Не придавайте значения. Он и меня костит почем зря…
За длинным столом, как сырое тесто, расплылся губернатор Влахопулов, посрамленный и жалкий.
– Давайте сюда, – пролепетал он, – будь по-вашему…
Сущев-Ракуса подал приговор для подписи, обмакнул в чернила перо, протянул его Влахопулову. Сам же взялся за пресс-папье.
Симон Гераклович впервые тускло глянул на приговор:
– Сколько же лет ему, паршивцу?
– Девятнадцать.
– Эх, люди! – вздохнул старик. – Нет у вас сердца… А вы, полковник (он посмотрел на пресс-папье, нависавшее над ним), чего это кувалду надо мной держите?
– Вы подпишите, – сказал жандарм.
– Ну, подпишу…
– А я промакну.
– И без вас высохнет!
Влахопулов поманил к себе Мышецкого.
– Может – вы, князь?
Сущев-Ракуса не совсем-то вежливо наступил Мышецкому на ногу:
– Сергей Яковлевич надобен для другого…
– Ладно! Масоны, всюду масоны…
Симон Гераклович поводил рукою, примериваясь, как бы половчее, и косо черкнул пером – «Влах…»
– Берите, – сказал он. – Видать, вы умнее!
– Благодарю, ваше превосходительство, – сказал Аристид Карпович и пришлепнул подпись губернатора промокашкой.
Повернулся к Мышецкому – не мог скрыть радости.
– Завтра, – отрывисто сказал жандарм, – на рассвете. Около пяти часов. Будет прокурорский надзор от губернии, полицмейстер от города и… вы, ваше сиятельство!
Сергей Яковлевич стрельнул глазами из-под очков:
– Я… Но вы-то будете тоже?
Жандарм вздохнул – вроде с огорчением:
– Вот меня-то как раз и не будет!
Влахопулов буркнул:
– Мудрецы…
А жандарм продолжал упоенно:
– Что поделаешь, Сергей Яковлевич! Наверное, становлюсь стар. Вот уже и людишек жалеть начал. Вы думаете – не жалко? Девятнадцать-то лет…
Влахопулов вылез из-за стола. Долго тыкал занемевшими руками, силясь попасть в рукава шинели.
– Куда вы, ваше превосходительство?
– На телеграф, – ответил старик. – Быть или не быть…
Конец этого дня, накануне казни, был проведен в раздумьях. Глупо, но так: один только Влахопулов нашел в себе мужество выдержать перекрестный огонь жандарма. Сущев-Ракуса, Конкордия Ивановна и он сам, князь Мышецкий, наследили вокруг этого приговора. Только великий русский бог сразил старого упрямца…
«Но что это?» – раздумывал Сергей Яковлевич.
Аналогии, самые удивительные, приходили ему на память: развал великой Римской империи и хаос при Капетах во Франции. Вот так, наверное, рушился Вавилон. И даже рука женщины, изнеженная, вся в кольцах и браслетах, она тоже погрелась около чужой крови.
Всю ночь тлетворный запах обоняли ноздри.
«Разложение… разврат… кровосмесительство!»
– Спать! – сказал он себе под утро. – Без працы не бенды кололацы…
7
Сущев-Ракуса вместо себя прислал капитана Дремлюгу, который и встретился Мышецкому первым в это прохладное утро.
– Ваше сиятельство, вы на меня не сердитесь?
– Милостивый государь, впредь извольте не забываться…
Они прошли через тюремный садик. Сергей Яковлевич захватил из дому две сигары и одну из них протянул капитану. Дремлюга с наслаждением закурил, сделался доверчив.
– Князь, – спросил он вкрадчиво, – не кажется ли вам, что политическая ситуация в губернии складывается в нежелательном соотношении?
– Я не думал об этом. И ситуация зависит не от нас – ее диктуют условия действительности. Будем полагаться на опыт и разумность Аристида Карповича…
Дремлюга ответил так:
– Вот и напрасно… Полковник, при всем моем уважении к нему, все-таки человек опасный…
Он осекся и под взглядом Мышецкого закончил:
– Либерал!.. А надо бы – вот так! – И пальцы жандарма медленно стянулись в жесткую пястку. – Не разжимать, – закончил Дремлюга.
Мышецкий сказал – с язвой:
– Надеюсь, вы не будете возражать, если ваше высокое мнение я передам Аристиду Карповичу?
– Ну зачем же так сразу? – смутился Дремлюга. – Аристиду Карповичу это может показаться неприятным.
– Вот и я так думаю… Ладно. Кстати, где это ваше «дитя природы»?