Особенно,... 
102 
Не довольствуясь портретом, все посмотрели и на живого губернатора, зачерпнувшего как раз грибков на свою тарелку.
– Да будет вам, – заскромничал Влахопулов. – Неужто не надоел вам еще?..
– Приготовьтесь, – шепнула Аннинская Мышецкому. – Сейчас и вас показывать станут.
– Что поделаешь, без працы не бенды кололацы!
– «Не в укор Симону Геракловичу, – продолжал губернский архитектор, – все же надо признать, что наш молодой вице-губернатор многое сделал за этот короткий срок. Вспомните, господа, хотя бы устройство мостовых!»
В конце стола кто-то глухо простонал, как от боли.
– «Но почему мы не видим здесь его достойного изображения? – воскликнул уренский Палладио и снова уткнулся в бумажку. – Да, почему? – вопросил он с пафосом. – Почему великие мастера кисти, хотя бы Репин или Бодаревский, до сих пор не отобразили его на туго натянутом холсте, этом благородном материале? И здесь, в присутствии лучшей части уренского дворянства, мы заверяем вас, дамы и господа, что портрет князя Мышецкого вскоре украсит стены благородного собрания!»
– Браво, князь, браво! – захлопали дамы.
Мышецкий, стыдясь смотреть на Додо, кратко ответил:
– Благодарю вас, уважаемые дамы и господа! Пью за ваше и особо за здоровье почтеннейшего Симона Геракловича…
Влахопулов оставил свои грибки и широко размахнулся для отеческого поцелуя. Чиколини дал знак на хоры – и музыка исполнила туш. Облобызав своего преемника, Влахопулов строго заметил собранию:
– Вы его тут не обижайте… без меня! Я прослежу: мне из сената далеко видать будет.
На это предупреждение дворяне бодро откликнулись звоном ножей и вилок. Захлопали, выскакивая, пробки. Появились первые пьяненькие и глупенькие. Конкордия Ивановна еще больше похорошела от вина. Додо пила наравне с Атрыганьевым, быстро мрачнея под хмелем, и Мышецкий, уловив момент, шепнул ей:
– Остановись, Додушка…
Монахтина вскоре вышла из банкетной в зал, поискала кого-то глазами и смело направилась к Иконникову. Крепко стукнула его по плечу собранным веером:
– Мой друг, ты кое-что нашел, а я кое-что потеряла.
– Объясни, милая.
– Что ж, пожалуй!.. Осмотрись вокруг – и запомни глаза женщины, которая смотрит на тебя влюбленно.
Геннадий Лукич поднялся и оглядел зал. Алиса Готлибовна стояла за столом лотереи, среди букетов и фарфоровых китайцев, и Геннадий Лукич перехватил ее избегающий взгляд.
– Случайность, – сказал он и снова сел. – Ты, Конкордия, всегда умеешь улавливать случай.
– Так научись и ты, дружок.
– Перестань. Никогда этому не поверю. Чтобы княгиня, урожденная баронесса Гюне фон Гойнинген и… я, пусть даже первой гильдии!
– Глупый, – сказала женщина с упреком. – Поверь мне: женщина всегда только женщина, и – не больше!..
Монахтина с треском раскрыла веер и, поддерживая пышный бок платья, удалилась. Сначала она заглянула в буфет. Не мешает проверить – что там?
Трезво-спокойный Ениколопов угостил ее виноградом прошлого урожая, пересыпанным опилками.
Монахтина вытерла одну ягодку, раскусила ее на белых и ровненьких зубах:
– У-у, дрянь-то какая!
– Зато даром. Мы, дворяне, ведь это любим.
Конкордия Ивановна подластилась лисичкой:
– Вадим Аркадьевич, слышала я, что вы дворянин очень древнего рода?
– Да, мой предок, вшивый татарин Ениколоп, выехал на Русь из Золотой Орды – как раз из этих мест, где ныне благоденствует Уренская губерния.
– А почему вы не князь? – спросила женщина.
– Видите ли, дорогая, – серьезно пояснил эсер, – мой пращур имел неосторожность выехать на Русь зимою. Кто выезжал летом – тому давали княжество, а кто выезжал зимою – того одаривали шубой. С тех пор я нигде и никогда не мерзну. Однако что это вас так заинтересовало?
– А ведь вы могли бы тоже стать губернатором! При вашем уме и родовитости…
– Зачем мне это? – возмутился Ениколопов. – Мне более нравится быть губернатором подпольным.
– Что-то я не замечаю плодов вашего управления Уренской губернией, – хитренько сощурилась Конкордия Ивановна. – А хотелось бы понаблюдать…
Рука хирурга больно и крепко стиснула запястье уренской куртизанки. Стрельнул он в нее глазами, сказал шепотком – страстно:
– Еще увидишь…
Тем временем за картежными столами началась игра. Симон Гераклович, слегка осоловев, с хрустом распечатал свежую колоду. Справа от него уселся Такжин, слева – архитектор, и не успели они опомниться, как напротив губернатора уже сидел Осип Донатович Паскаль.
102 
