79 
— Побирушка часто катается за каким-то лешим в Берлин, говорят, имеет неясные шашни с самим кайзером. Правда, отец у него восточный «чеаэк», но мать-то типичная немка…
Тайны портфеля Побирушки оставались неоткрыты.
— Не удается! Он будто приклеен к своему портфелю. Но ведь в одно место он бегает.
— Бывает и там. Но опять-таки с портфелем…
Чиновник МВД навестил тюрьму «Кресты», просил отвести его в камеру ј 216, где по мертвой сидел попавшийся на «мокром деле» опытный вор-рецидивист Ванька Свист… Сейчас он был занят общественно полезным трудом, расплетая на паклю измочаленные на флоте канаты. Чиновник МВД сказал отпетому вору:
— Ванька! Дело есть.
— А ну вас всех, — отвечал тот, зевая.
— Держи пять рублей. Надо портфельчик прощупать.
— Пять рублей — не товар. Погулять бы дали.
— Обчисти портфель, и под честное слово честного ворюги мы дадим тебе дневной отгул на Выборгской стороне…
Ванька Свист на одну лишь секунду перехватил портфель Побирушки и выгреб из него все наличное. На столе директора департамента полиции оказалась масса нужных и полезных для жизни вещей. Жандармы с сомнением изучали недоеденный бутерброд со швейцарским сыром, комки старых газет, пачку туалетной бумаги и берлинский журнал, издаваемый — с согласия кайзера — специально для гомосексуалистов (с картинками).
— И это все? — спросил Герасимов.
— Все.
— Так чего он тут голову нам морочит? Одна декорация!
Но за этой «декорацией» скрывался опытный аферист. Еще никто не смог подтвердить шпионаж князя Андронникова в пользу Германии, но никто и не опроверг этой версии. Полезно вспомнить, что германский генштаб утверждал:
«Отбросов нет — есть кадры!»
* * *
— У меня, вы знаете, столько дел, что не продохнуть, — говорил Побирушка, навестив вечерком квартиру столичного градоначальника фон дер Лауница. — Владимир Федорович, не помешаю?
— Да нет, входите, Мишель… Что слышно в мире?
— Да ничего нового, — сказал Побирушка, кладя за свою спину портфель, ужасно раздутый, и попросил чаю. — Сами знаете, какие сейчас могут быть новости! Пожить не дают спокойно порядочному человеку. Куда ни придешь, везде неприятности. С тех пор как в 1897 году я благодаря любезности графа Витте получил чин коллежского регистратора, с тех пор у меня лет минуты покоя. Понимаю, что министром не стану! Но уже ни один министр не обойдется без моих практических советов… Владимир Федорович, спасибо вам за вкусный чаек, не откажусь и от ужина.
Лауниц сам был жуликом. Мало того, погромщик. Именно этими качествами и выдвинулся. Побирушка пришел к нему за сплетнями, платя за каждую своей сплетней. Это был производственный обмен натуральным сырьем — деловой и честный. Календарь в гостиной показывал 2 ноября 1906 года, за окнами сильно пуржило…
Лауниц, накормив Побирушку ужином, сказал ему:
— Сегодня из-за границы вернулся Витте.
— Кто-о? — оторопел Андронников.
— Витте… Рванут его здесь как миленького. Департамент уже извещен, что на него готовится покушение.
— Представьте, я извещен тоже, — сказал Побирушка и, раскрыв свой портфель, извлек из недр его бумагу. — О покушении знаю раньше вас. Мои связи велики… сами понимаете! И вот, прочтите, что я телеграфировал Витте в Париж.
Фон дер Лауниц с удивлением прочел: «Умоляю вас продлить пребывание за границей. Опасность для вашей жизни гораздо серьезнее, чем вы думаете. Это мое последнее слово. Тем хуже для вас, если вы хотите умереть…»
— Если приехал, значит, хочет! — сказал Лауниц. Побирушка не верил.
Лауниц вызвал по телефону жандармское управление Варшавской железной дороги, велев перечислить высокопоставленных персон, прибывших с берлинским экспрессом, после чего приставил трубку телефона к уху Побирушки:
— Слушайте сами, князь, если не верите моим словам…
Среди статских и тайных советников с вокзала упомянули и бывшего премьера графа Витте. Побирушка сразу заторопился:
— Дела, сами знаете. Просто вздохнуть некогда… Витте встретил Побирушку спокойно.
— Да, приехал, — сказал он. — При дворе могут морщиться, но я считаю, что моя государственная карьера закончена.
— Столыпин сидит крепко, — предостерег его Андронников. — На следующей неделе уже публикуется указ о свободном выходе крестьян из общины… Затевается аграрная реформа.
— Столыпин крепок, — согласился Витте. — Но он вульгарный временщик. Лупоглазый, зато безглазый…
79 
