У Дункана было мнение на этот счет, но он промолчал. Ему многое надо было узнать от Элизы, пока он сможет полностью ей поверить.
— Блондинка. Примерно твоего роста и телосложения. И судья Лэрд великолепен в роли убитого горем мужа. Если бы я не видел тебя своими глазами, я бы поверил, что он оплакивает обезображенный труп любимой супруги.
Подъехав к мосту Талмадж, они оба напряглись и выдохнули, только когда переехали на другую сторону.
Федеральное шоссе 17 Южной Каролины было плохо освещенной, узкой и опасной трассой, печально известной своими многочисленными дорожными авариями. И все же Элиза заметно расслабилась, как только Саванна осталась позади. Она подобрала ноги под себя и развернулась к нему. Он заметил, что она дрожит.
— Тебе холодно? — спросил он, не веря своим глазам.
— Включи, пожалуйста, печку.
Он включил. Хотя сам обливался потом. Она прислонилась щекой к подголовнику. Он чувствовал, что она разглядывает его профиль, но не отрывал глаз от бегущей навстречу дорожной разметки. «Дворники» отчаянно боролись с мощными струями дождя.
— У тебя ведь могут быть неприятности? — спросила она.
— У меня уже полно неприятностей. Они начались, когда я ушел из морга, зная, что это не ты.
Она долго молчала. Потом сказала:
— Они начались гораздо раньше, Дункан.
Когда он набрался смелости взглянуть на нее, она спала.
Она спала всю дорогу, даже когда он наконец затормозил. Он погасил фары и вышел. Дождь немного поутих. Посыпанная устричными раковинами дорога заскрипела под его шагами. Когда он открыл дверцу с ее стороны, Элиза встрепенулась.
— Приехали.
Она выпрямилась и заморгала:
— Куда?
— Я вымокну.
— Ой. Прости. — Она неуклюже вылезла, мешали наручники. — Чей это дом?
— Принадлежал моей бабушке.
Небольшой дом стоял на сваях, чтобы не затопило. Он помог Элизе подняться по деревянным ступеням.
— Осторожно, они скользкие.
Достал ключ из-под цветочного горшка, где он всегда хранился, открыл дверь и придержал, чтобы Элиза смогла войти.
— Когда бабушка умерла, он перешел к моей маме, — сказал Дункан. — Но мама однажды чуть не утонула, когда была маленькой, и теперь боится воды, если ее набирается больше, чем ванна. Иногда папа приезжает порыбачить. Я могу бывать здесь, когда вздумается, но делаю это редко.
— Почему? Он замечательный.
— В темноте. А днем ты увидишь рассохшееся дерево, облупившуюся краску, ржавые петли. Он стоит почти на воде, так что следить за ним — целое дело.
Когда он зажег настольную лампу, Элиза с улыбкой смотрела на него:
— Ты любишь этот дом.
Ее тихая проницательная улыбка, тон голоса придали моменту какую-то нежную интимность. А сейчас было совершенно неподходящее время для нежностей.
— Я часто проводил здесь лето, — отрезал он.
Она подошла к ближайшему окну, раздвинула занавески и выглянула.
— Где мы?
— Леди-Айленд. Вон там Бофорт.
Большая часть находившегося по ту сторону города была погружена в темноту, только несколько огней мигали сквозь дождь, отражаясь в неровной поверхности канала, отделявшего город от острова.
Она отвернулась от окна и принялась разглядывать комнату.
— Он маленький, — сказал он чуть враждебнее, чем хотел. Он вспоминал особняк, в котором она жила с Като Лэрдом. — Кухня, — указал он. От жилой части ее отделяла только перегородка из мебели. — Там пусто. Я съезжу за едой завтра. Спальня. Ванная там.
Она подошла к двери в спальню и заглянула. Повернулась и указала на пианино. В такой маленькой комнате оно казалось огромным и важным.
— Бабушкино?
— Она любила играть. То, что у меня дома в городе, тоже принадлежало ей.
— А ты играешь?
Он услышал, как отвечает «иногда», и вдруг понял, что впервые признался в этом публично.
Она посмотрела на него, потом спросила:
— Кто-нибудь будет тебя здесь искать? Он покачал головой.
— Даже детектив Боуэн? Он снова покачал головой.
— Ты кого-нибудь приводил сюда?
Никого. Но он не хотел, чтобы она об этом знала. Она и так уже узнала о нем много личного, что в данных обстоятельствах было излишним.
Чтобы дать ей и себе это понять, он выдернул из розетки телефонный провод чуть более энергично, чем следовало. Затем обмотал провод вокруг телефона.
— У тебя есть мобильный?
— Он остался в сумочке.
— За десять дней…
— Дункан, мне некому звонить. И потом, если бы у меня был телефон, ты бы его почувствовал, когда меня обыскивал.