17 
– Сильно надеюсь, что это не проводка! – подбадривала себя Зинуля.
– Не похоже, но черт его знает, как они тут ремонтировали!
– Не пугайте меня, Захар Игнатьевич! Не хотелось бы поджариться в закрытой комнате! – без намека на испуг размышляла Зинаида.
– Это нам не грозит, Зинаида Геннадьевна. Вы же не чувствуете запаха горелой проводки?
– Нет.
– Я тоже не чувствую, значит, дело не в ней.
– А знаете, я вам верю! – «порадовала» Зинуля бодреньким шепотом.
Но ей стало тревожно! Вот ей-богу!
И вовсе не из-за проводки какой-то! Ледяные мурашки меленького страшка побежали вдоль всего позвоночника, и она в полной мере осознала, что такое «тьма кромешная», та, кроме которой ничего нет, вообще ничего, только первобытный ужас несовместимого с таким условием выживания человеческого организма.
В эту комнату не проникало ни атома света, и это было так непередаваемо жутко!
А еще…
Каким-то мистическим образом за пару минут организм перестроился, включил инстинкты, спавшие и не востребованные в комфортных условиях цивилизации, в разы обострив слух, обоняние, осязание, превратив тело в чувствительную антенну, улавливающую любые изменения в ограниченном пространстве. И почему-то эти инстинкты настроились на одну волну с мужчиной, невидимым субъектом рядом, в темноте.
И вот тут Зинуля струхнула по-настоящему!
Ее тянуло к нему, как магнитом, и это было неправильно там, за чертой темноты, в правильно-обыденной жизни среди людей, а здесь…
– Вы меня боитесь? – тихим голосом спросил он из ниоткуда.
– Нет, – честно призналась она, – не вас.
Себя. Она пугалась себя непонятную, новую – удивлялась, поражалась и страшилась себя такой.
– Я тоже, – еще тише признался он. Помолчал и пояснил: – Не вас.
А вот это совсем хреново!
Ей-то казалось, что она одна переживает необъяснимое влечение к нему, а он отстранен и спокоен и ни на миллиметр ничего подобного не испытывает. Вел он себя именно так. Или ей проще было так думать? Она еще побоялась, побоялась, осознавая, переживая взаимность их влечения, вспомнила в деталях их первый вздох, взгляд, возникшее от этого глаза в глаза ударившее притяжение и внезапно перестала бояться! Совсем!
А он сразу почувствовал эту перемену в ней. Уловил, считал, черт его знает, как это называется! Он коснулся кончиками пальцев ее плеча и утвердил, не спросил:
– Вы улыбаетесь.
Почувствовал.
– Да, – улыбалась в никуда Зинуля, – вспомнила, как познакомилась с Риткой.
Почему-то они разговаривали очень тихо, на грани шепота. Может, боялись темноту спугнуть, или сущностей, притаившихся в ней, или себя?
– Если вам страшно, мы можем включить экраны мобильных и подсвечивать, – предложил он.
– Нет, – отказалась Зинуля, – телефоны – это наше последнее стратегическое средство спасения, неизвестно сколько придется здесь сидеть, а если они разрядятся?
– Мой не разрядится, – успокоил Захар Игнатьевич.
– Все равно нет. Свет, по логике, тоже не должен был отключиться, однако ж…
– Знаете, Зина, вы удивительная женщина. Это сбивает с толку.
Он не подходил ближе, только касался так же пальцами вытянутой руки ее плеча, и его прикосновение она чувствовала кожей через все слои одежды и ощущала его совсем рядом телом, кожей, дыханием.
Чудеса-а-а!
– Не знаю, – отозвалась Зина. – Но думаю, вы мне сейчас расскажете почему.
– Во-первых, вы единственная из всех знакомых мне женщин, которая не двинула стандартную фразу про мое редкое имя при знакомстве…
– Сама наслушалась того же, – шепнула Зинуля.
– Во-вторых, вы не разозлились, не возмущались, не суетились, когда обнаружили, что нас заперли, а были спокойны, как на полянке на пикнике. В-третьих, вы сразу начали обдумывать варианты спасения, а не выдвинули требование мужчине немедленно разгребать проблему.
– Это скорее минус, – вздохнула Зиночка, – говорящий о моей неженственной натуре и наличии мужских черт характера. Нет бы похныкала, попуталась, слезу б пустила, как правильная барышня.
– «Неженственно» – это не про вас, не кокетничайте, – попенял он тихо, передвинул ладонь выше и коснулся пальцами ее шеи, – в вас столько женственности, сколько сейчас вообще не бывает ни в одной женщине. И вы это знаете.
– Захар, – проигнорировав отчество, поспешила остановить возможное развитие событий Зина, – нам лучше сесть подальше друг от друга и говорить о чем-то нейтральном. Кстати, меня назвали так в честь прабабушки, и намучилась я с имечком, будь здоров! Каждый считал своим долгом высказаться о том, какое оно странное, несовременное, редкое и любые иные варианты по смыслу текста.
17 
