Особенно,... 
208 
Есть лишь легенды и люди, которые использовали их в угоду своей власти и честолюбия. Дар существовал задолго до братьев, догадавшихся, как следует его развить. Он всегда был и будет. Один на всех. Просто кто-то получил его как подачку, с благословения Спасителя, а кто-то не стал ждать, не смирился со ставшим за столетия привычным укладом вещей. Сделал свой выбор, как этого хотел Искуситель. И стал врагом Церкви, свято следившей за распространением магии, ибо в каждом двадцатом есть то, что называют «нитью» Дара. И быть может, мир стал бы совершенно другим, если бы клирики не научились перекрывать эту «нить».
Как просто. Как легко. Как изящно. Обряд посвящения Спасителю, который святые отцы вот уже больше тысячи лет проводят над каждым новорожденным, является не только ритуалом. Благодаря ему «нити» Дара надежно связываются в тугой узел, лишая человека способностей к магии. И лишь с помощью запрещенных книг те, кого называют «еретиками», могут развязать узел. Они преступники и изгои. Их вылавливают и без всякой пощады сжигают на кострах. Ибо Даром разрешено пользоваться лишь самым верным детям Спасителя– клирикам.
Те, кто выбрал служение Церкви, проходят обязательный ритуал «принятия сана». Связанные «нити» расплетаются, и просыпается Дар. Его появление святые отцы преподносят как великое чудо, в большинстве своем даже не зная о том, что они только что сделали. Фернан подозревал, что тайну знает лишь высшее духовенство, да и то избранные.
Покойный кардинал де Стануззи был прав – содержание записок Святого Агусто, который каким-то чудом смог скопировать дневники Себастьяна, являлось смертельной тайной. Ибо все, о чем говорила Церковь многие годы, оказалось ложью. Время, чтобы раскрыть правду, упущено безвозвратно. Или же оно еще не пришло. Мир, привыкший верить в благость Спасителя и зло Искусителя, не выдержит истины. И лучший способ решить проблему – избавиться от бумаг и молчать.
Фернан заметил одинокую фигурку, стоявшую у самой кромки прибоя, и отвлекся от тягостных мыслей.
Утро выдалось хмурым и серым. Небо затянуло низкими дождевыми облаками, море выглядело угрюмым и тусклым. В рокоте волн слышалось грозное шептание отдаленного шторма. Сильные порыва холодного и отнюдь не летнего ветра больше подходили середине осени.
Эта погода напомнила сеньору де Суоза ту картину, что показал ему Жозе Наярра в Охотничьем замке. Спаситель и Искуситель на морском утесе…
Недалеко от берега, бросив якоря, застыл «Лунный крокодил». Одна из его шестивесельных шлюпок была вытащена на песок недалеко от того места, где «василиск» подошел к воде. Матросы крутились возле нее и не решались тревожить одиноко стоявшую ламию. Верный Абоми, проявив такт, замедлил шаги, а потом и вовсе остановился, оставив своего господина наедине с женой.
Рийна, услышав его шаги, не обернулась. Она смотрела на волны. Ветер играл ее короткими черными волосами и распахнутым воротом белой рубахи. Фернан подошел к ней сзади, обнял и потерся щекой о ее щеку. Она чуть сжала его руку, показывая этим, казалось бы, невыразительным жестом, как она рада его видеть. Они не произносили слов. В этом не было нужды. Шли минуты, и никто из находящихся на берегу людей не решался побеспокоить человека, обнимавшего ламию.
– Мы победили. – Он нарушил молчание первым.
– И что теперь? – прошептала она.
Он не нашел ничего лучшего как ответить:
– И жили они долго и счастливо и умерли в один день.
– Нет, – Рийна грустно хмыкнула. – Такое бывает лишь в глупых сказках. В жизни все гораздо сложнее… и хуже. Все только начинается.
Она была права. Все только начиналось. Да, роялисты победили, не дали войскам герцога захватить столицу и престол, но это еще ничего не значило. На севере идут ожесточенные бои. Армия короля сражается на два фронта с андрадцами и силами Лосского, и до сих пор неизвестно, кто победит. Лоссия и Нельпи объявили о своей поддержке рода де Фонсека. В остальных провинциях тоже неспокойно. Кровавые стычки между сторонниками той или иной партии. Смерть и смута. Если король победит в приграничной войне и опрокинет противостоящие ему силы, то его ждет еще одна война. Та, что пробудилась в его стране и теперь, подобно пожару, пожирает все и вся. Худшая из всех войн. Страшная. Где брат поднимает клинок на брата, а отец идет на сына. Где от количества крови становится дурно даже бывалым ветеранам, а такие слова, как «честь», «клятва» и «долг», забываются и отбрасываются как ненужный мусор. Над Таргерой поднималось зарево гражданской войны, и многие из тех, кто сейчас жив, не увидят ее окончания.
– Ты просто поверь, – прошептал он ей на ухо, – все будет хорошо.
– Как в глупой сказке?
– Да.
– Мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день. – На какое-то время она согласилась поверить в эту ложь и, прижавшись к Фернану, закрыла глаза.
Маркиз ничего не сказал, лишь еще крепче обнял жену.
208 
