Последние отзывы

  4  

– Woher bist du? Aus welchen baracke? ^[2]

Я не растерялся:

– Aus den küche. ^[3]

– Dann geh in du küche. ^[4]

Прихожу, моё место занято, у повара теперь другой работяга. Но Шурка, как увидел меня, радостно:

– О-о, Паля пришёл! Мы с ним…

Хохол тогда:

– Знаешь что, мы тебя на склад определим. Будешь повидло по мискам раскладывать.

На складе уже был Ваня Саратский. Зану-у-удистый… Засратский! Придурок, он из детдома бежал к военным, был «сыном полка», потом вместе с частью – в плен. И я, значит, стал у него в помощниках ходить. Сам моложе меня на два года, а го-нору-уу… Покрикивает надо мной. Ну, и мы с ним как начнём баловаться, я его, ё… мать, как заверну-заверну, аж пищит. Бить-то не имею права, боюся, что меня начальство выгонит, а помучил всласть. Отвёл душеньку.

Наша работа несложная: в какой барак, сколько человек… только отмечай в журнал, на каждой миске – бирочка. Мы писали, сколько повидла кому, старались не перепутать, как же. А меня, как маленько закумекал по-немецки, назначили старшим.

Теперь мой черёд приспел Ваней командовать. Я его не бил, я строго по закону:

– Вот будешь мыть всё один.

Повидлы ели, сколько хотели, но не лишку. Да и много ли ты съешь повидлы?

В бочке двести килограмм, и по документам надо отпустить товару на двести килограмм, а повар наставляет:

– Если будешь вешать грамм в грамм, тебе не хватит. Подпоследок откуда, из воздуху станешь брать? Надо чуть-чуть недовешивать. Вот истина. Недаром притча есть: выстроили сто человек, один взял горсть муки, передаёт другому, третьему, тот – четвёртому, и уже через десять-пятнадцать человек мука исчезает. Куда? Прилипает к рукам. Так и повидло.

Везло мне на добрых людей!

Я весы после этого чуть-чуть… наладил. Вот это «чуть-чуть» и помогало. В итоге до того навострился на взвешивании, что нам оставалась целая миска этой повидлы. Что почище – себе, поскрёбыши – пленным.

Зиму выдюжил.

К весне дело.

В конце марта день сделался длиннее. Потеплело. И тут опять вызывают в комендатуру. Думаю, что стряслось?

Оказывается, стали собирать пленных финской национальности для отправки в Финляндию, чтобы против Советского Союза воевать.

Сидят там военные за столом и мне в лоб:

– Wie wirst du behaupten dab du ein Finn bist? ^[5]

Я так спроста:

– И не собираюсь доказывать, мне нечего доказывать. Я в русской деревне родившись и выросши, вот у нас тридцать пять дворов деревня: тридцать – русские, а пять дворов финнов. Вот и мы.

В ответ:

– Гыр-гыр-гыр-гыр-гыр.

Переводчик пояснил:

– Будем тебя отправлять.

Закончилась поварская служба. Меня и ещё четверых перевели в отдельный барак. В том же бараке поселили военный комсостав, у всех красные шпалы, ромбы, у кого какое звание. Ну, им, видимо, получше давали баланду. Немцы им подкидывали, как офицерам, так они по помойкам не лазили, умывались – пограмотнее были люди.

Каждый обитатель барака имел отличительную наклейку. У меня жёлтый кружок сохранился ещё с кухни. И я имел право ходить туда-сюда и там кушал… В общем, голоду не видал. К тому же нам на пять человек приносили баланды, как на двадцать – свой напарник кашеварит. За счёт меня и мужики оживели.

В апреле месяце сорок второго года сопровождающий без автомата, с одним пистолетом, посадил нас в пассажирский вагон. Мы попали в город Каунас. Там лагерь большо-о-ой. Некоторые на месте пристраивались в немецкие зондер-команды. Мне тоже предлагали. Паёк сулили добрый. Но я ни за кого воевать не хотел. Там двоюродного брата встретил. Андрей Эрти – моей тётки, отца сестры родной, сын. Он с той же деревни, откуда моя мама пришла в Горелово замуж.

У меня и одёжа была, и сапоги справные, и сам я справный, а там баланда обыкновенная, паёк… А паёк – скотское дело. Пошёл я на кухню, отыскал старшего повара, обращаюсь по-свойски:

– Слушай, я в Вильнюсе на кухне работал, устрой меня, ведь привыкши к кухне. Вот у меня часы, бери. Больше мне нечего дать.

Он осмотрел меня снизу доверху, прикидывая:

– Часы убери. Часы мне твои без надобности, у меня свои есть. А работать тебя взять к себе не могу: у меня комплект полный, не имею права, у немцев дисциплина. Слушай внимательно: иди прямо к проходной, там будка. В ней человек выдаёт повидлу. Иди ему помогать, скажи, я послал.

Бреду по дворику, гляжу: рыжий ефрейтор с собакой прямо голым штыком, без кобуры подталкивает моих приятелей в спину. Собака рвётся кусать, овчарка как-никак… Я, проходя мимо рыжего, вытянулся по струнке и бойко подкозырнул. Ни он, ни офицеры на меня даже внимания не обратили. Ладно одетый, иду смело, значит, так надо, а у самого мандраж.

  4