Особенно,... 
207 
— А нам можно? — робко спрашивали они продавщицу.
— А почему бы и нет? Или вы не люди?
* * *
Не люблю я высоких слов, но все же скажу: в народе не сомневались в конечной победе, хотя люди уже понимали, что цена победы будет высокой, и пилотками немецких танков не закидаешь. А середина июля примечательна в истории войны: только теперь (!) Сталин начал догадываться, что целью нового «блицкрига» был не захват Москвы (операция «Кремль»), а продвижение вермахта к Сталинграду и на Кавказ. Василевский осенью 1965 года, когда многое отболело в нашей душе вспоминал:
«Предвзятое, ошибочное мнение о том, что летом основной удар противник будет наносить на центральном направлении, довлело над Верховным Главнокомандующим вплоть до июля…»
Многое в это лето сложилось бы иначе, если бы Сталин не был таким упрямым!
Теперь днем и ночью грохотали на стыках рельс воинские эшелоны.
Подолгу стояли на полустанках, старушки спрашивали:
— Кудыть вас, сердешных, гонят-то?
— Дорога, мамаша, теперь одна… на фронт!
— Ну, помилуй вас Бог, сыночки родимые…
Ехали, ехали, ехали. Двери товарных вагонов распахнуты, а в них, свесив ноги в обмотках, солдаты, солдаты, солдаты. Одни уже нахлебались лиха, а другие — совсем молодняк, еще вчера сдавали экзамены в школе, кто на пятерку, а кто и на троечках выехал… прямо в войну! Вот и узловая станция.
— Поворино, — читали название, а знающие и бывалые говорили: — Отселе нам тока две дороги: если повезут на запад, будем под Воронежем, а ежели на юг — тады в Сталинград…
Чуянова среди ночи разбудил долгий телефонный звонок — вызывали из Серафимовича, бывшей казачьей станицы Усть-Медведицкой, когда-то богатейшей, многолюдной, славной храмами и образованием не обиженной; секретарь тамошнего райкома партии сообщил, что уже приступил к эвакуации людей и всего самого ценного, но очень трудно с вывозом зерна и скота:
— Хлеба заколосились… жечь, что ли? Паромов через Дон нету, скотина лодки переворачивает. Овцы, считай, гуртом потонули, а свиньи все переплыли. Стада же коров силком в реку заталкиваем. А трактора? А наши МТС? Куда их девать?
— Гони к нам.
— Да нет горючего. Пришлите. Перегоним.
— А где я тебе возьму горючего?
— Как где? Там же у вас полно караванов от Астрахани.
— Это когда было? — кричал в трубку Чуянов, разбудив всех домашних. — До войны. А сейчас какую нефтебаржу с воздуха ни заметят, сразу бомбят… горит наша Волга, горит!
— Что там, Алеша? — спрашивала жена, зевая.
— Спи. Это из Серафимовича. Уже поехали. Забыл сказать, чтобы жгли хлеба. Все равно не вывезти. Урожай-то больно хорош в этом году. Жалко. Спасаем, что можно. Спи. Еще рано…
Немецкие «ролики» вкатывались в большую излучину Дона, а сталинградцы еще выезжали на полевые работы. Как правило, женщины-домохозяйки, школьники постарше да старики. Вместе с жителями города не отлынивали и беженцы, желающие заодно подкормиться! на заброшенных огородах зрели овощи, бесхозные сады плодоносили в это лето — как никогда. Привыкли у нас бросаться на ветер высокими словами, и каждый год твердили, что не просто «уборка урожая», а обязательно «битва (!) за хлеб». Но смею заверить читателя, что летом 1942 года под Сталинградом шла настоящая битва за спасение урожая, и хлеб, который мы потом ели, был пропитан кровью…
Эскадрильи Рихтгофена кружили над полями, бросая осколочные бомбы, прострачивали хлебные нивы пулеметными очередями. Страшно читать свидетельства очевидцев. Под бомбами и пулями одна женщина загораживала лицо лопатой, подростки прятались под телегами, а какая-то старушенция накрылась газетой «Правда», словно верила, что Бог правду видит…
Неожиданный звонок от генерала Герасименко:
— Из Москвы получено распоряжение — всему штабу военного округа срочно передислоцироваться в Астрахань.
Календарь показывал 17 июля. Не верилось.
Чуянов ответил:
— Что за бред сивой кобылы? Быть того не может, чтобы в такой напряженный момент и… Кто распорядился?
— Ставка Верховного Главнокомандования. «Если сама Ставка, значит, скоро всем нам амба…»
— А кто — конкретнее? — спросил Чуянов, еще сомневаясь
— Генерал Ефим Щаденко… герой известный.
Алексей Семенович ощутил небывалую растерянность
— Неужели, — спросил, — наше положение в Сталинграде и впрямь столь тяжелое? А как отнесется к вашему отъезду городское население? Люди-то не дураки они поймут ваше бегство на свой лад — значит, город будет сдан…
207 
