Гитлер каждый раз оставался доволен:
— Вот еще убедительный пример слабости большевистской системы! Если эти кремлевские дикари несколько лет возятся с зубными щетками, никак не наладив их массовое производство, то я полностью уверен в том, что они никогда не смогут наладить конвейерный выпуск танков…
Паулюс, отдыхая дома после служебного дня, редко включал радиоприемник, но однажды, случайно поймав московскую волну, он попросил графа Валентина Зубова переводить.
— Очередное хвастовство «железного» наркома Клима Ворошилова. Он опять заверяет мир, что Красная Армия никогда не отступала.
— Тем хуже для маршала, если его армия не умеет отступать, — изрек Паулюс. — Мастерство отхода перед противником — это альфа и омега тактики, и оно гораздо сложнее тактики наступления…
Ворошилов речь закончил, эфир заполнило бодрое:
Ведь с нами Ворошилов —
Первый красный офицер,
Готовы умереть мы
За СССР!..
Зубов перевел текст песни, а Паулюс засмеялся;
— Странно, что они готовы умереть! За что? И за кого?
Валентин Платонович Зубов был создателем Музея истории искусства в Петрограде, который он оставил Зиновьеву и мадам Троцкой на разграбление, а сам бежал, ибо аристократов ожидала страшная участь в застенках ЧК. Сейчас он воспринял слова Паулюса на свой лад, заговорив о том, что не понимает, почему Сталин отказался подписать Женевскую конвенцию от 1929 года о военнопленных и обращении с ними. Ему было непонятно, почему Гитлер конвенцию подписал, а Сталин от нее отмахнулся:
— Сталин мотивировал свой отказ тем, что конвенция о пленных не отвечает духу социалистического государства.
Паулюс ответил, что пока в мире существуют войны, до тех пор в мире будут и военнопленные, а Сталин не подписался под конвенцией совсем по иным причинам:
— Ворошилов уже не раз заявлял, что в случае войны Красная Армия будет только наступать и обязательно на чужой территории, а красноармейцы в плен не сдаются…
Известно, что стратегия, как и тактика, никак не зависит от идеологических рецептов, а в СССР армию воспитывали на мысли, будто любое наступление — это «помощь страдающим братьям по классу», и стоит Красной Армии пересечь границу, как сразу во всем мире перед ней распахнут объятия «представители угнетенного пролетариата»… Может, и прав был Черчилль, который говорил о Советской России, что это даже не страна, а некий секрет, завернутый в загадку и укрытый непроницаемой тайной…
* * *
Паулюс в разговоре с Зубовым мог бы добавить, что в берлинском здании гестапо уже имеются советские военнопленные, доставленные прямо из… Испании!
Война там была гражданская, но в нее вмешались Гитлер и Сталин, используя Испанию вроде полигона: под Мадридом и Гвадалахарой впервые скрестилось оружие — советское и немецкое. Нашим летчикам пришлось горько разочароваться в своих истребителях, а немцы выкатили на прямую наводку новейшее оружие XX века — противотанковую артиллерию, и Сталин в Кремле с большим недоверием разглядывал фотоснимки своих развороченных танков.
— Неужели мы начали отставать? — обеспокоился он, подозревая, что и тут не обошлось без «врагов народа»…
Настал 1937 год, и в Берлине нервно и чутко реагировали на все репрессии, которые Сталин — раз за разом! — обрушивал на свою же армию. Среди немецких генералов иные недоумевали, даже не смея верить, другие откровенно радовались тому, что Сталин истребляет лучших полковников и офицеров. Генеральный штаб возглавлял Людвиг фон Бек, генерал старой выучки, нелицеприятный и резкий; Бек почти откровенно презирал Гитлера, не допуская его вмешательства в дела вермахта. При встрече же с Паулюсом он начал разговор о Сталине:
— Неужели сами большевики не понимают, что к власти над страной пришел сумасшедший? Его хваленая армия никак не является шедевральной, офицерский корпус задавлен страхом… Я всегда привык отыскивать в истории аналогии, и знаете, с кем я могу сравнить этого усатого грузина?
— С кем?
— С персидским шахом Надиром, который даже своим сыновьям выколол глаза, подозревая в них изменников Сталин был бы на своем месте, если бы лет триста назад управлял каким-либо маленьким ханством на Востоке, но… в московском Кремле? Но во главе такой великой страны, как Россия? Не верится!
Наконец, как удар грома, отозвалось в Берлине известие о расстреле маршала Тухачевского, и Паулюс, узнав об этом, даже подумал, что Людвиг фон Бек в своих предположениях прав.