110 
Георгий Константинович и с рядовыми не бывал приторно-ласков, в солдатские котелки не лез со своей ложкой, подражая «отцам-командирам», ищущим дешевой популярности. Нет. В беседах с солдатами говорил редко, да метко, больше спрашивая людей своего возраста — откуда сам, что думает, где семья, каковы боевые пути-дороги, бывал ли в окружении.
— Я из четырех котлов выгребся, — похвастал «старик».
— Ну и как? Штаны прохудил, небось?
— Первый раз прохудил. А потом-то и пообвыкся. В окружении не смерть страшна, а непонятность — что где творится? В котлах живешь партизаном. Только партизан в своем лесу и остается, а тебе из леса к своим надо выбраться.
В окопных разговорах люди бывали искренни. Один отступал от самого Львова, второй подбил три танка, а четвертый…
— Почему орденов и медалей не вижу? — спрашивал Жуков.
Вопрос каверзный. Солдаты мялись:
— Да кто ж их там, в штабах, знает! Сколько уж раз представляли. Обнадеживали всяко. А как до верху дойдет, там сразу — бац, и даже медальки от них не дождешься.
— Стыдно! — ругался Жуков в штабах. — Сколько по тылам сидят, до пупа обвешались, словно иконостасы, а на солдата бумаг выправить не могут. С чем он с войны вернется? С рассказами? Так в деревне-то не по байкам, а по орденам ценить станут…
Подобная же сцена однажды разыгралась и в Кремле.
Зимой, в самый разгар боев, Москву навестил Владислав Сикорский, глава польского эмигрантского правительства, и Сталин, готовясь к приему союзника, велел явиться при полном параде генералу Василевскому, как представителю Генштаба; Василевский явился, но его мундир был украшен одним скромным орденом Красной Звезды. Сталин выразил недовольство:
— А где же остальные? Почему не надели?
— Других, товарищ Сталин, у меня не имеется.
— Что за чертовщина! — возмутился Сталин. — Одни только болтают, а орденов у них до макушки, другие же работают, не щадя своих сил, и ничего не имеют Ладно. Разберемся!
Тема об орденах деликатная (до сей поры ищут стариков-героев, простых солдат, чтобы вручить им то, что заслужили еще в сорок первом, кровавом и лютейшем, и старики — под жужжание кинокамер — плачут как дети, не стыдясь слез, а мне понятны их слезы). Но читатель, в то время наша армия еще не бряцала берлинскими орденами, и миллионы безвестных уходили в небытие, не помышляя о наградах, а над их могилами не высятся гордые монументы славы — потому что и могил-то у них не было! Так и оставались лежать, глядя в плывущие над ними облака, чтобы раствориться навеки в русских лесах и полянах, в шелесте трав и цветов; они исчезли, не изведав посмертной славы, в голосах птиц, устроивших им посмертное отпевание.
* * *
Конечно, в нашем Генштабе знали, что Гитлер устроил в вермахте «генеральную чистку», удалив в отставку сразу 35 генералов, а сам взял на себя командование сухопутными войсками; наверное, до нашей разведки дошли и слова фюрера, сказанные им в этот момент:
— Катастрофа двенадцатого года с Наполеоном со мною не повторится, ибо я все продумал заранее…
После битвы под Москвой, после ударов у Тихвина и Ростова, когда всем стало ясно, что перелом в войне обозначился, Сталин вдруг снова возгордился, в глубине души, очевидно, уже примеривая к себе чин великого полководца. Перед всем народом он заявил, что 1942 год станет годом окончательного разгрома гитлеровской армии, но оспаривать эти иллюзии никто не осмелился.
— Гитлеру уже никогда не оправиться, — утверждал он, — и перед нами откроется прямая дорога на Берлин…
5 января в Ставке Верховного Главнокомандования было созвано ответственное совещание. Выслушав доклад Шапошникова о положении на фронтах, Сталин сказал:
— Немцы никак не были готовы воевать с нами зимой, а сейчас их командование в растерянности после сражения под Москвой, и настал выгодный момент для общего наступления Красной Армии.
Общего? — Вот в это не слишком-то верилось.
План был составлен заранее: отогнать захватчиков как можно далее от Москвы, деблокировать Ленинград, пока, умиравший от голода и обстрелов, на юго-западном направлении, которым командовал маршал С. К. Тимошенко, следовало освободить Харьков и весь промышленный район Донбасса. Тимошенко из Воронежа, где располагался штаб его фронта, горячо заверял Ставку, что у него все продумано, и Сталин верил в заверения маршала.
— Товарищ Тимошенко, — говорил он, — обязуется прижать группу Клейста к берегам Азовского моря и сбросить ее в воду — вместе со всеми его танками…
110 
