Юлия радостно вздохнула, её рука расслабилась и даже слегка обняла локоть Джерри.
— Ты здорово говоришь, — сказала Юлия, — но факт остаётся фактом — если у совершенно замечательной и умной девушки на носу появится… э-э… например, крупный прыщ, то это резко снизит её… э-э… коммуникационные возможности.
Он возразил:
— В красоте оправданная самоуверенность важнее красоты. И прыщи, и гладкая кожа — вещи преходящие, а суммарное счастье жизни растёт из ума и душевных качеств.
— Почему же вы, мальчики, так заглядываетесь на красоток? — нервно усмехнулась Юлия.
— Это примитивная, инстинктивная биореакция приматов! — защищался Джерри. — Но чем умнее юноши, тем с большей опаской они относятся к красивым девушкам — у многих из них ранний общественный успех гасит желание развивать свой интеллект. Красота — спринтер, ум — стайер, а жизнь — очень неторопливый судья.
— А вот ты — умный и… красивый! — сказала Юлия и заалела щеками.
— Говорить о таких глупостях, как моя красота, я категорически отказываюсь, — заявил Джерри, а Юлия лишь улыбалась и заглядывала ему в лицо.
Они пришли к озеру, полному солнечных бликов. Место для пикника было выбрано возле устья спокойного ручья. Береговая бамбуковая роща разрослась и угрожающе склоняла над тихо скользящей водой частокол из зелёных суставчатых копий, и верховье потока терялось в сумрачной штриховке тонких стволов.
Совы-второкурсники уже разматывали удочки и разжигали костёр на каменных плитах, защищающих окружающую траву от жара. Когда девушки заметили сияющую Юлию, которая шла под ручку с Джерри, физиономии у многих здорово вытянулись.
Пикник удался.
Мясо с углей вкусно пахло дымом и, политое лимонным соком, поглощалось мгновенно. Пойманную с азартными криками озёрную рыбу — огромного зеркального карпа и десяток крупных форелей — никто не захотел убивать и чистить, и её, сердитую, отпустили назад.
Молодёжь досыта набегалась в лунный теннис, лупя по тяжёлому мячу небольшими пластиковыми ракетками.
Джерри игра не понравилась: всё время приходилось отбиваться. Нет, не от мяча.
Когда все устали, то собрались к костру, вокруг которого разгорелась беседа. Впрочем, беседовать — привилегия стариков; молодёжь неудержимо спорит.
Стайка жёлтых листьев кружилась в озёрном водовороте.
Крупные рыбы высовывали головы из воды, будто прислушиваясь к разговору, а на деле украдкой общипывая береговую траву.
Как всегда, разговор немного попрыгал — и устойчиво завращался вокруг занятий.
Борм спросил:
— Джерри, на семинаре ты здорово доказал теорему про четырёхмерные торы. Как ты научился так ориентироваться в многомерном пространстве?
Все уставились на юношу. Он пожал плечами, взял три дочиста обглоданные палочки от шашлыка и сложил их на траве в равносторонний треугольник. Потом добавил ещё три палочки, соединив центр треугольника с его вершинами.
— Здесь четыре треугольника, лежащих в плоскости, но только один правильный. Можно ли сделать так, чтобы все четыре треугольника стали равносторонними?
Все промолчали, лишь Юлия открыла рот, но тоже ничего не сказала.
Джерри взял за концы три палочки, соприкасающиеся в середине треугольника, и осторожно потянул их вверх, делая двумерную конструкцию трёхмерной. Перед глазами ребят возник тетраэдр с правильными гранями.
— Все четыре треугольника стали равны! — Теа так восторженно взвизгнула, что Самар, помешивающая угольки дымящейся веточкой, от неожиданности чуть не свалилась в костёр.
— Теперь мысленно соединим четыре вершины тетраэдра с его центром, — продолжал Джерри, — получим пять пирамид, из которых только одна является правильным тетраэдром. Мысленно потянем центральную точку в новое измерение… в пространство, в котором все пять пирамид становятся правильными тетраэдрами… Это и будет четырёхмерное пространство, которое позволяет быть перпендикулярными друг к другу сразу четырём координатным осям. Просто!
— Уф! — сказала Дебби. — Кажется, легче выйти замуж за принца.
— «Просто» — это вовсе не «легко», — улыбнулся Джерри. — Но если почаще заглядывать в другое измерение, то постепенно освоишься… Там интересно: четвёртое измерение распрямляет сплющенность нашего мира.
— Клянусь катарактой Саурона, ты молодец! — сказал Жюльен.
Кто-то проворчал: