Особенно,... 
97 
– Как твоя дочка Гретхен? Наверное, ее жених загулял в Париже… Уж он-то привезет ей вкусных конфет!
В их беседу вмешался почтальон Клаус:
– Вчера у Галльских ворот я видел солдат – все в зеленом. Оборваны, грязнули страшные. Воняет от них псиной.
– В зеленом? И грязные? Так это же русские.
– Но они разорались по-французски.
– И что? Все русские офицеры знают французский…
Вдруг на безлюдной Фридрихштрассе показался странный человек. Холщовые штаны в дырках, черные от грязи. От обуви остались одни ошметки. Длинная сабля волочилась по земле фута на два за ним. Он держал под локтем громадную буханищу хлеба, которым и кормил своего чистого пуделя, преданно не спускавшего с него глаз. Но не это, а другое поразило берлинцев: странный человек… курил трубку!
– Смотрите, смотрите: он курит на улице и ничего не боится… Откуда он такой взялся? Куда смотрит полиция?
На шапке этого человека вместо кокарды красовалась большущая ложка. Скоро приметили еще странных людей – и все они с ложками. На берлинцев они не обращали никакого внимания и, войдя в парк, сразу начинали ломать ветки для строительства шалашей. Улицы заполняло множество людей – все курящие, все с собаками, все с ложками. Некоторые тащили на штыках булки, возле их поясов болтались задавленные гуси и курицы… Наконец один старик-немец догадался:
– Добрые берлинцы! Это же они … французы!
Раздался страшный бой французских барабанов, от грохота звенели стекла в окнах мещан: это от Темпельгофа двинулась в улицы Берлина зловещая толпа в громадных медвежьих шапках, все загорелые, все босые, а длинные черные бороды свисали до пояса. Каждый из них тащил на плече громадную секиру, какими пользуются мясники при разделке мясных туш. Немцы приняли их за палачей Наполеона, но это были саперы. За ними ехал на лошади красивый офицер, разряженный как петух, и жонглировал длинным штоком, украшенным рубинами и стразами, – тамбурмажор! Берлинцы ошалели совсем:
– Как эти поганые оборванцы, давно не стриженные, давно не мытые, с псами и ложками, могли победить наших могучих героев с исправно напудренными буклями?
Наполеон остановился в Сан-Суси, к его ногам маршалы побросали 340 знамен армии Пруссии, а Даву сказал:
– Разве это знамена? Теперь это тряпки…
Наполеон принял за ужином старейшего генерал-фельдмаршала Вилгарда Меллендорфа и был с ним очень любезен:
– Я счастлив видеть у себя героя времен Фридриха Великого. Сколько же вам лет, господин фельдмаршал?
– Восемьдесят два года.
– Не пора ли в отставку?
– Скажите, сир, от кого мне теперь получать пенсию на старость – от своего короля или от вашего французского величества?
Наполеон со смехом потом рассказывал:
– Странный народ эти прусские генералы! Я их разбил, я их уничтожил, опозорил, а они не стыдятся клянчить у меня пенсии. Один дурак, раненный в задницу при бегстве от Йены, пожелал даже стать кавалером Почетного легиона…
(Наполеон смеялся напрасно: в 1814 году его же генералы, разбитые русской армией, просили для себя орденов у Александра, который справедливо ответил, что Россия еще не завела орденов для награждения побежденных.) В покоях Сан-Суси Наполеон подписал знаменитый декрет о континентальной блокаде, чтобы ни одна из стран Европы не смела торговать с Англией… В хорошем настроении он утверждал:
– В политике нет преступлений – есть только ошибки. Для нас не будет ошибкой, если, взяв Берлин, мы возьмем и Варшаву, которая является ныне провинцией Пруссии…
Положение в Польше было тогда архисумбурным. В канун Аустерлица на базарах Варшавы торговки овощами говорили пруссакам: «Вот придут русские – мы вас прогоним!» Теперь, когда Наполеон был в Берлине, они говорили русским: «Вот придут французы – вы сами убежите…»
Наполеон призвал Мюрата, Ожеро, Ланна, Даву.
– Поляки – мелочь, – заявил он им. – Польша труп, смердящий на пороге России, и мы попробуем гальванизировать его ради наших великих целей… Седлайте коней! Я догоню вас на марше. Мюрат, – обратился он к шурину, – ты, как знаток женщин, приготовь для меня в Варшаве молоденькую даму обязательно знатного рода! К моему приезду устрани все предварительные затруднения, ибо у меня нет времени на уговоры женщин… На всякий случай, Мюрат, вот тебе футляр: откроешь его перед избранной тобой дамой моего сердца.
В футляре лежала драгоценнейшая парюра из бриллиантов, которая украсит голову очаровательной пани Валевской. Поляки обманывались в своих надеждах – Наполеон меньше всего думал об их независимости. «Мне нужен в Польше лагерь, а не политический форум, – писал он. – Я не намерен плодить лишних якобинцвв и разводить новые очаги республиканства. Я желаю видеть в поляках дисциплинированную силу, которой и стану меблировать поля своих сражений».
97 
