Мне хватило беглого взгляда на каждую из женщин, чтобы удостовериться, что они действительно носили одинаковые ожерелья, украшенные камеями.
— Ожерелья? — переспросил я, хватаясь за горло, как будто и у меня там был таинственный голубой самоцвет.
— Lapis lazuli.[7] Благодаря ему мы можем выходить в светлое время суток. Иначе, конечно, не смогли бы. Эти камни защищают нас. Они позволяют вести нормальный образ жизни и, возможно, в большей степени оставаться людьми, — задумчиво говорила Перл. — Вам не понять, Стефан, что это такое, — в сухом голосе Перл послышались рыдания. — Такое счастье знать, что у нас есть друзья, которым мы можем доверять!
Достав из нагрудного кармана носовой платок, я протянул его ей, не зная, что я еще мог сделать. Она промокнула глаза и покачала головой.
— Простите. Мне жаль, что вам пришлось узнать все это. Недавно я поняла, что война все меняет, но никогда не думала… не хотела бы переезжать так скоро.
— Я смогу защитить вас, — будто со стороны я услышал свой непривычно звучащий голос.
— Но… как? — спросила Перл. Где-то хрустнула ветка, и мы все четверо вскочили. Перл оглянулась.
— Как? — повторила она свой вопрос, когда все стихло.
— На вас планируется нападение; оно начнется через несколько недель, и мой отец будет им руководить, — произнося эти слова, я ощутил укол совести за предательство.
— Джузеппе Сальваторе. — Перл недоверчиво покачала головой. — Но откуда он узнал?
— Отец, Джонатан Гилберт, мэр Локвуд и шериф Форбс. Кажется, они узнали о вампирах из книг. У отца в кабинете есть старая книга; и они все вместе решили организовать облаву.
— Значит, они так и сделают. Джузеппе Сальваторе не из тех людей, которые легко отказываются от своей точки зрения, — констатировала Перл.
— Нет, мэм, — было странно обращаться так к вампиру, но кто я такой, чтобы судить о том, что нормально, а что нет? Опять же, если вспомнить моего брата, его слова, его будничный смех, когда мы заговорили об истинной сущности Катерины… Может быть, Катерина не была злом и исключением из правил? Может, неправильным было лишь то, что отец зациклился на искоренении вампиров?
— Стефан, я клянусь, что ни словом не солгала вам, — сказала Перл. — И уверяю вас, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы, пока мы здесь, ни один человек и ни одно животное не были убиты. А вы просто делайте, что можете. Ради нас. Мы с Анной пережили слишком многое, чтобы вот так запросто быть убитыми своими соседями.
— Этого не будет, — сказал я с большей убежденностью, чем когда-либо в жизни. — Я еще не знаю, что именно сделаю, но я смогу защитить вас, обещаю.
Я клялся всем троим, но смотрел только на Катерину. Она кивнула, и в ее глазах зажглись крошечные искорки.
— Хорошо, — сказала Перл, протягивая руку, чтобы помочь полусонной Анне подняться. — Мы слишком долго пробыли в лесу. Чем меньше нас будут видеть вместе, тем лучше. И, Стефан, мы доверяем вам, — добавила она, и в ее голосе, всегда таком богатом и выразительном, зазвучала предостерегающая нотка.
— Разумеется, — сказал я, беря за руку Катерину. Анна и Перл ушли. Я не волновался за них: работа в аптеке давала им право свободно выходить по ночам; если кто-то увидит их, они могут сказать, что собирали травы или грибы.
Но я беспокоился о Катерине. Ее руки были такими маленькими, а глаза смотрели так испуганно… Она зависела от меня, и эта мысль наполняла меня одновременно гордостью и ужасом.
— О, Стефан, — сказала она, обняв меня за шею, — я уверена, что, пока мы вместе, все будет хорошо, — она схватила меня за руку и потянула за собой на землю. И тогда, лежа с Катериной на сырой земле среди сосновых иголок и вдыхая запах ее кожи, я, наконец, перестал бояться.
20
Несколько дней после этого я не видел Дамона. Отец говорил, что брат в лагере, и было видно, что его это радует. Отец надеялся, что, проведя много времени среди солдат, Дамон вернется в армию. Правда, я подозревал, что тот занят исключительно игрой в карты и разговорами о женщинах, и, в свою очередь, был рад этому. Конечно, я скучал по брату, но, будь он где-нибудь поблизости, я никогда не смог бы столько времени безраздельно посвящать Катерине. По правде говоря, хоть говорить так было предательством по отношению к брату, мы с отцом вполне приспособились к его отсутствию. Мы стали вместе трапезничать, а после ужина проводили время за партией в криббидж. Отец делился со мной мыслями о прошедшем дне, о нашем управляющем, о своих планах на покупку новых лошадей на ферме в Кентукки. Я в сотый раз понимал, как сильно он хотел, чтобы я взял на себя руководство поместьем, и впервые в жизни чувствовал, что эта перспектива волнует меня самого.