– Тим! Тим, я просто об этом ничего не знаю! Я и не целовалась ни разу в жизни! Это все неправильно, что ты говоришь, не может никого быть, кроме тебя, в моей жизни! Я не задумывалась про любовь, про «звучим»! Для меня ясно и понятно, что можешь быть только ты!
Он резко, зло, движением, которое она и не успела заметить, рывком притянул Катерину к себе с такой стремительной силой, что оба стула, на которых они сидели, отлетели далеко в разные стороны, и поцеловал.
Жестко, делая больно губами. Но сразу сбавил напор, уложил ее затылок в свою большую ладонь, повернув и устроив ее голову удобней, углубил поцелуй, раскрыв языком ей зубы.
И целовал.
То ли от внезапности, то ли от переживаний сильнейших, пугающих Катька не чувствовала ничего приятного. А ведь это был ее первый настоящий поцелуй и именно с тем человеком, с которым и подразумевалось, и… и пустота.
Он так же резко, как атаковал, прервав поцелуй, оттолкнул ее от себя.
– Все? Вопросов больше нет? – агрессивно-обвинительно сказал, заглянув ей в глаза.
– Я… это неожиданно, я ничего не поняла, надо еще раз попробовать, – лепетала Катька, чувствуя, как неумолимо разрастается внутри зияющая черная пустота.
Тимофей пребольно ухватил ее за плечо, впиваясь через ткань футболки в кожу пальцами, рванул к себе и, буравя злыми, прищуренными от гнева глазами, обжег жесткими, бьющими наотмашь, как пощечины, словами:
– Я, конечно, могу прямо сейчас завалить тебя и драть всю ночь, тем более что у меня хрен знает сколько не было бабы! Но мне не нужны ничьи подачки, особенно твои! Я потом ненавидеть тебя буду и себя! – И он второй раз оттолкнул ее от себя, как гадость мерзкую какую.
Налил полстакана водки и выпил залпом. Как воду. Закрыл глаза. Постоял так несколько секунд, перевел дыхание, медленно поднял свой стул, поставил на место и сел.
Катька стояла не шевелясь, потрясенно следя взглядом за каждым его движением.
– Садись, – приказал Тимофей, посмотрев на нее черными бездонными зрачками, поглотившими радужку глаз.
Незрячими руками, так и продолжая не сводить с него взгляда, она нащупала свой стул за спиной, поставила и села.
– У меня нет никого на свете, кроме тебя, – отведя от нее взгляд, сказал он голосом, перегоревшим от боли в пепел. – Я хочу тебя лет с четырнадцати, а полюбил в тот момент, когда ты затащила меня избитого под бабкину кровать. И ждал все эти годы. Надеялся. Я могу взять все, что ты предлагаешь, и знаю, мы бы хорошо жили, но мне этого мало. Я беспризорник, шпана дворовая, сын конченых алкоголиков, отброс общества с рождения, и именно поэтому еще в детстве я поклялся, что никогда и никому не позволю себя унижать. Жить с тобой, ложиться в одну постель, заниматься любовью и знать, что ты меня не любишь и не сможешь полюбить, – это унижение. И это убьет, предварительно исковеркав, изгадив, все, что у нас есть, мы потеряем друг друга.
Катерина смотрела на него, и у нее беззвучно катились слезы по щекам, и она чувствовала себя виноватой! Виноватой, виноватой! Она ненавидела себя в тот момент! И жить не хотелось, так непереносимо тошно было!
– Что нам делать? – шепотом спросила она, забывая вытирать слезы, которые, стекая по щекам, собирались в большую каплю на подбородке и шлепались на ее сцепленные замком ладони, обжигая, как кипяток.
Как было всегда, все эти годы – только он один и мог ответить на этот вопрос. Он посмотрел на нее, и перегоревший в пепел взгляд менялся на стариковскую мудрость.
– Ничего, Катюха, не делать. Жить дальше.
А ей казалось, что огромный ржавый крючок подцепил все ее внутренности и тянет через разрывающееся горло, это было больно, больно, больно!! И нечем дышать, а сердце уже разлетелось на тысячу ошметков, и сейчас, вот прямо сейчас она умрет!
Не умерла. А пытки только начинались.
– Катька! – с громким жизнеутверждающим возгласом влетела в комнату соседка Надя и затормозила на пороге, увидев Тимофея. – О, ты не одна!
А великий лицедей Тимофей в пару секунд изменил выражение лица, спрятав истинные переживания за привычной маской мужской приветливой заинтересованности.
– Как я понял, это твоя знаменитая соседка Надежда, – с максимальной любезностью и мужским обаянием, включенным на всю мощность, сказал он.
– А если я не ошибаюсь, – нырнула с удовольствием во флирт Надюха, в прямом смысле слова «с порога», – это легендарный брат?
– Тимофей, – представился он, поднимаясь со стула.