251 
Вот фрагменты записей, сделанных в феврале 1990 года:
1 февраля 1990 г. написал небольшую миниатюру “Ярославские страдания”. Просил принести путеводитель по Ярославлю…
2–3 февраля 1990 г. работал над миниатюрой “Мангазея – златокипящая”. Требуется доработка. Просил достать две книги…
4–6 февраля 1990 г. работал над миниатюрой “Вологодский “полтергейст”, которая явилась откликом на телепередачу о “барабашках”. ВС вспомнил, что в прошлые времена тоже бывали подобные случаи, и сел за миниатюру. При изучении материалов по истории Вологды встретил разночтение в написании места, где происходят события. Просил выяснить: как точно называется место – Фрязино или Фрязиново…
7–9 февраля 1990 г. “Русский аббат в Париже”. Миниатюра шла тяжело…
10–11 февраля 1990 г. долго мучился, пока не нашел заголовок – “Бесплатный могильщик”. Писал легко, закончил быстро. Доволен. Говорит, что “получилось”…
12–14 февраля 1990 г. пишет о Якове Карловиче Гроте. На столе его портрет и карточка со стихами —
- “Я перед ангелом благим
- Добру и правде обещаю
- Всегда служить пером моим…”
14–15 февраля 1990 г. написал “Сандуновские бани”…
15–17 февраля 1990 г. углубился в династию Демидовых…
18–23 февраля 1990 г. “Цыц и перецыц”. Не уверен в том, что получилось…
23–25 февраля 1990 г. написал “В очереди за картошкой”. Считает, что получилось скучновато…
26–28 февраля 1990 г. в два приема написал миниатюру “Куда делась наша тарелка?”…
Для тех, кто не знаком с ритмом работы Валентина Пикуля, поясню свои записи. 14–15 – это не два дня февраля. Это зимняя ночь с 14-го на 15-е.
В отличие от исторических романов, требующих строгостей фактического и хронологического порядка, миниатюры давали Пикулю эмоциональную разрядку, предоставляя возможность высказать свои сокровенные мысли, личные впечатления и отношение к жизни через характеры выбранных им героев, с поступками которых он в большинстве случаев был полностью солидарен.
Поэтому так много общих черт можно найти у автора и любовно изображенного им в литературной миниатюре героя.
Взять хотя бы уже упомянутую “шкатулку”. В предисловии к первой книге миниатюр Пикуль пишет, что они расположены в хронологическом порядке. Это правда. Но, думаю, совсем не случайно открывает книгу миниатюра о протопопе Аввакуме, необычайно близком автору по характеру, по духу и даже… по судьбе.
Миниатюра под названием “Книга о скудости и богатстве” также весьма характерна для понимания этой грани творчества Валентина Саввича. Автор как бы заново устанавливает памятник на затоптанной временем могиле поборника русского просвещения Ивана Посошкова. Этот “правды всеусердный желатель” восхищал В. Пикуля, полностью разделявшего запись в дневнике Погодина: “Благодарю судьбу, которая доставила мне случай ввести такого великого человека в святилище русской истории”.
А в слова Лобанова-Ростовского (“Потомок Владимира Мономаха”) Валентин Саввич вкладывает мысль, поясняющую его любовь к выбранному жанру: “Днями встречая подлецов и мерзавцев, я по ночам зарываюсь в прошлое России, отдыхая душой на привлекательных чертах предков, которые ограждены от злословия потомков надгробной плитой из мрамора…”
Пикуль возвращает в умы читателей не только имена и судьбы, но и многие любопытные эпизоды из жизни и быта старины. Огромным трудом добытые сведения позволяют ему без самолюбования, с уверенностью в правоте сказанного преподносить их так:
“Не всем, наверное, известно…”
“И мало кто догадывается…”
“Очень немногие слышали о…”
“Сейчас уже мало кто помнит…”
И вслед за одной из подобных фраз на читателя обрушивается уникальная информация, вызывающая удивление эрудицией автора и заставляющая, как образно писалось в одной из рецензий, “содрогнуться от собственного невежества”.
Миниатюру “Воин, метеору подобный” (о Котляревском) Валентин Саввич заканчивает словами: “Как мало я сказал о нем!”
“Как много я узнал о генерале Котляревском!” – восклицает благодарный читатель.
В своих миниатюрах Пикуль тяготеет к личностям незаурядным, достойным вечной памяти потомков. Об одном из любимейших своих героев – Михаиле Константиновиче Сидорове – Валентин Пикуль пишет: “Я верю, что Сидорову еще будет поставлен памятник… велик был сей человек! Вот уж воистину велик!”
251 
