213 
Европа, подозрительная к России, была просто ошеломлена дерзновенным рейдом русского флота, который вдруг оказался в гаванях Гудзона, в ослепительной бухте Сан-Франциско. Гладко выбритым янки импонировали густые бакенбарды русских офицеров, боцманы, заросшие бородищами, и усатые матросы. Русских часто фотографировали, “они всюду вносили заряд веселья, много ели и пели”, сообщалось в газетах. В письмах на родину наши моряки писали, что “здесь с нами нянчаются”. Их возили на экскурсии в Филадельфию, Бостон и Балтимор – на поездах, украшенных цветами и флагами, бесплатно содержали в дорогих отелях, за обеды не брали с них денег. Американский поэт Карл Сэндберг позже вспоминал, что однажды трех подвыпивших русских матросов притащили в полицию, где и зарегистрировали под такими именами: “Russia № 1, Russia № 2, Russia № З”. Утром их повели в суд, чтобы приговорить к штрафу, но прокурор неожиданно взял на себя роль адвоката:
– Ничто не нарушит дружеских отношений между великой страной Востока и великой страной Запада! Посмотрите на этих ребят из России: какие благородные лица, как много неподдельной гордости сверкает в их глазах!.. Я присуждаю все “три номера” вынести из зала суда на руках публики, которая и донесет их на себе до первой таверны, чтобы они пропустили по стаканчику виски за дружбу наших великих народов.
Адмирал Лесовский был мужчина сердитый, с ним лучше не шутить, гардемарину Римскому-Корсакову он приказывал играть перед публикой краковяк из глинковской “Жизни за царя”.
– Да у меня пальцы отвыкли от рояля, не могу.
– Как отвыкли, так и привыкнут… Играйте!
Чтобы пресечь гулянки, почти неизбежные в портах с дружественным населением, Лесовский издал приказ: всех запоздавших с берега вешать на мачтах. Приказ имел гибельные последствия, ибо честные матросы, и не помышлявшие покидать родину, боялись вернуться на корабли. Ипполит Чайковский вспоминал, что на пристань часто приходил пожилой боцман, не знавший, что ему теперь делать – быть повешенным или оставаться в Америке. “Имевший в Кронштадте жену и ребенка, он выбрал последнее и горько рыдал, обнимая своих земляков, прощаясь с ними на веки вечные”. Но один наш матрос, не явившись к сроку на корабль, поступил хитрее. Он завербовался в Потомакскую армию Линкольна, попал в плен к южанам, из плена бежал, снова сражался против рабства, был ранен, вылечился, получил медаль из рук самого генерала Гранта, и все это он успел проделать в рекордный срок – за один лишь месяц. Потом заявился на свой корабль, доложив адмиралу Лесовскому:
– Хорошо погулял. А теперь… ну что ж, вешайте!
Лесовский на глазах у всех расцеловал парня:
– Повешу! “Георгия” тебе на шею…
Коалиция врагов распалась, невольно устрашенная единением двух держав – России и Америки; эскадры могли отплывать домой. В эти дни газеты писали: “У обеих стран есть огромные, малонаселенные, но плодоносные равнины; есть неистощимые ресурсы; есть, наконец, великая, еще неизведанная будущность и непоколебимая вера в нее!” Когда же русские корабли вернулись домой, посол США устроил банкет для офицеров.
Текст речи американского посла сохранился:
– Со времен Екатерины Великой и с часа нашего рождения как нации мы всегда были друзьями… Наша дружба не омрачена дурными воспоминаниями. Она и будет продолжаться при соблюдении твердого правила: НЕ ВМЕШИВАТЬСЯ ВО ВНУТРЕННИЕ ДЕЛА ДРУГ ДРУГА… Преимущества таких отношений могут стать образцом политики для правительств всего земного шара. Тогда, господа, сами собой прекратятся огромные затраты на создание враждебных флотов и снабжение многочисленных армий. Все это будет заменено процветанием нашей мирной промышленности, всемирным братством и подлинной цивилизацией.
Сказанные в 1864 году, эти слова звучат и сегодня!
Линкольн победил, но уже предвидел иное.
– В недалеком будущем, – рассуждал он, – произойдет опасный перелом. Приход к власти корпораций повлечет за собой эру продажности, и капитал станет утверждать владычество над демократией, играя на самых темных инстинктах масс до тех пор, пока все национальные богатства не сосредоточатся в руках немногих – и тогда конец демократии и равенству!
14 апреля 1865 года в Америке прогремел салют в честь окончания Гражданской войны, а вечером в театре “Форд” раздался выстрел, поразивший пророка. Линкольна, осыпанного белым цветением горького миндаля, везли через всю страну, тысячные толпы стояли на всех полустанках, фермеры скакали на лошадях за траурным поездом, в седлах рыдали мужественные ковбои. Под тяжестью народных толп в городах с хрустом проседали мостовые и тротуары. Американцы, возлюбившие делать доллары, вдруг бросились делать стихи. Одна только “Чикаго трибюн” за три дня получила 160 стихотворений, которые начинались одинаковой строчкой: “Гремите, траурные колокола…” Но дело Линкольна еще не умерло, и Белый дом решил ответить России “визитом дружбы”. Эскадру кораблей возглавил личный друг покойного президента – Густав Фокс; монитор “Миантономо”, на котором он плыл в Россию, был самым уродливым чудом техники XIX века: над волнами торчали одни лишь трубы и башни с пушками. Когда монитор, весь в тучах дыма, добрался до Англии, первым вопросом с берега было восклицание:
213 
