64 
Секретарша, истерически всхлипывая, открыла сейф и стол Ренстеда. Здесь мы и обнаружили его дневник с записями, сделанными в последние месяцы жизни.
Вперемежку со служебными зачетками, набросками планов предстоящих кампаний, адресами любовниц и изысканных ресторанов были следующие записи:
«Вчера он опять приходил. Говорил, что публику надо стараться огорошить. Он пугает меня… говорит, что фирме «Старзелиус» нужны смелые и сообразительные люди… Боюсь его до смерти. Он и при жизни наводил на всех страх…
Вчера Г.В.Х. приходил снова… Я впервые увидел его при дневном свете. Я вскочил и закричал, но никто, кроме меня, его не заметил. Ну что ему нужно от меня?.. Сегодня его зубы показались мне еще острее и длинней. Мне нужна помощь… Он сказал, что я никуда не гожусь, что я позорю нашу профессию…»
Вскоре мы убедились, что Ренстеда тревожила тень Георга Вашингтона Хилла, основоположника нашей профессии, создателя музыкальной рекламы, теоретика шоковой рекламы и Бог знает, чего еще.
— Бедняга, — вздохнул побледневший Шокен. — Несчастный парень. Если бы я только знал. Почему он вовремя не обратился ко мне?
Последняя запись гласила: «…сказал мне, что я никуда не гожусь. Это мне и самому известно. Позорю нашу профессию. Все это знают… Читаю это на их лицах. Он сказал им. Будь он проклят… Он и его зубы… проклят!»
— Ах, бедняга, бедняга… — Шокен чуть не плакал. Он повернулся ко мне:
— Видишь, как нелегко служить нашему делу?
Как уж тут не видеть. Сфабрикованный заранее дневник, безобразное месиво вместо трупа. С таким же успехом там, внизу, мог бы лежать семидесятикилограммовый кусок Малой Наседки. Но напрасно говорить это Шокену. В душе посмеиваясь над ним, я печально кивнул головой.
Я вновь вернулся к руководящей работе в Отделе Венеры и ежедневно посещал личного психиатра Фаулера, но ни на шаг не отпускал от себя вооруженных телохранителей.
Проводя со мной душеспасительные беседы, старик Шокен то и дело говорил:
— Пора бы тебе отказаться от глупой выдумки Пожалуй, эта охрана — теперь единственное, что стоит между тобой и действительностью, Митч. Доктор Лоулер сказал мне…
А доктор Лоулер лишь повторял Фаулеру Шокену то, что говорил ему я. В этом и заключался медленный процесс моего «выздоровления». Я нанял студента-медика, которому поручил задним числом разработать все симптомы моего психического заболевания, исходя из предположения, что психоз начался в бытность мою потребителем. И он не замедлил подобрать мне то, что нужно. Часть из симптомов я забраковал как унижающие мое достоинство. Тем не менее их осталось достаточно, чтобы каждый раз доктор Лоулер ронял от удивления карандаш. Мы откапывали их один за другим; трудно себе представить более нудное занятие.
Не уступал я в одном — по-прежнему утверждал, что моя жизнь и жизнь Фаулера Шокена находится в опасности.
Как я и предполагал, мы с Шокеном сходились все ближе и ближе. Он считал, что нашел во мне своего верного последователя. Мне же было стыдно разочаровывать его — ведь он так хорошо относился ко мне. Но поскольку речь шла о жизни и смерти, все остальное уже не имело для меня значения.
Наконец наступил день, когда Фаулер Шокен мягко сказал мне:
— Митч, хватит с нас героических мер. Я не прошу тебя лично обходиться без барьера, которым ты отгородился от действительности, что же касается меня, свою охрану я намерен снять.
— Они убьют вас, Фаулер! — крикнул я в отчаянии. Он только покачал головой: — Увидишь, все будет хорошо. Мне нечего бояться.
Спорить было бесполезно. Не слушая меня больше, Фаулер вызвал командира своей охраны.
— Вы мне больше не нужны. Возвращайтесь с вашими людьми к начальству за новым назначением. Благодарю за хорошую службу.
Лейтенант отдал честь, однако ни он, ни его люди не были обрадованы. Вместо легкой службы у Шокена им, чего доброго, придется выполнять обязанности часовых в коридорах сената или ночного патруля или же сопровождать почту и курьеров в ночное время.
Они ушли. Я понял, что часы Шокена сочтены.
В эту же ночь по дороге домой он был задушен. Убийца застрелил его шофера и сам сел за руль шокеновского «кадиллака». Преступника удалось схватить, но он оказал сопротивление при аресте, и полиция забила его насмерть дубинками. Опознать труп было невозможно, ибо его номер на запястье оказался срезанным.
64 
