Особенно,... 
60 
Швец хорошо их знал.
Прежде чем переместиться в частный сектор, все они сделали карьеру в КГБ: один был шефом резидентуры в Мозамбике, другой — вторым секретарем ООН. Третий действовал в качестве двойного агента под прикрытием русского посольства в Мадриде, умело изображая важнейший источник информации для американцев. Сам же Швец возглавлял в КГБ Управление С, отвечавшее за секретные операции — все, от руководства деятельностью тайных агентов за границей и ведения промышленного шпионажа в интересах России до планирования и осуществления террористических актов на территории других государств.
Они принадлежали одному шпионскому братству.
И поэтому верить никому из них было нельзя.
Швец понял, почему президент расставил снайперов вокруг своей резиденции.
— Полагаете, кто-то из них может быть причастен к покушению на Иванова?
— Я этого не говорил. — Однако кислое выражение лица президента свидетельствовало об обратном. — Игорь Иванович — мой друг. К тому же он патриот, чего не скажешь о некоторых. Вы должны привести в действие все государственные ресурсы, чтобы найти и наказать террористов.
Президент крепко обнял Швеца и трижды, по русскому обычаю, поцеловал в обе щеки.
— И вот что, Сергей, — сказал он, не выпуская своего главного шпиона из объятий, — если выяснится, что это сделали русские, я сам приведу приговор в исполнение.
22
В Лондоне, в палате интенсивной терапии больницы Святой Екатерины, спал министр внутренних дел Игорь Иванов. Из одной капельницы в его руку поступал раствор глюкозы. Через другую каждый час вводились дозы пентобарбитала, чтобы поддерживать его в состоянии вынужденной комы. Манжета контролировала кровяное давление. Клеммы на пальцах измеряли уровень кислорода в крови. Лицо министра, вернее, та его часть, что виднелась из-под бинтов, была неровного багрово-красного цвета. Девяносто девять швов было наложено на глубокие раны на лбу и щеках. Его и раньше-то нельзя было назвать красивым, а при выписке, если ему суждено выжить, он и вовсе будет обезображен.
— Вы знаете, кто это? — спросила дежурная медсестра, брюнетка с приятным голосом по имени Анна.
Доктор Эндрю Хау, глава неврологического отделения, закончил заносить в историю болезни основные показатели состояния организма пациента.
— Иванов? Вроде бы дипломат, верно?
— Он чудовище.
— Простите, не понял? — переспросил Хау, ошеломленный злобой, прозвучавшей в голосе женщины.
— У нас его называют Черным Дьяволом.
Хау отложил историю болезни и внимательно посмотрел на бирку с именем медсестры: «Анна Бакарева».
— Где это «у нас»?
— В Грозном. В Чечне. Я уехала много лет назад, когда мне было одиннадцать. Но Иванова я помню. Он возглавлял войска, которые мародерствовали в городе.
Хау и сам в прошлом был военным хирургом, приписанным к Королевскому полку шотландской гвардии, и он вспомнил, что слышал о жестокостях, учиненных российской армией после взятия чеченской столицы в середине девяностых. Страшная история.
Медсестра буквально буравила Иванова своими большими черными глазами:
— Его солдаты искали по соседству с нами одного из лидеров сопротивления. Найти его не удалось, и тогда они согнали всех мужчин из моего и окрестных домов на футбольный стадион. Старых, молодых, без разбору. Всего семьсот человек. В том числе моего десятилетнего брата. — Она замолчала, потом указала на Иванова. — Он лично их всех расстрелял.
— Я очень сожалею, — сказал Хау.
— Он выживет? — спросила Анна тоном, едва ли уместным для сестры милосердия.
— Сейчас сказать ничего нельзя. Если не считать порезов и ушибов, раны не очень серьезны. Кости все целы, внутреннее кровотечение отсутствует. Больше всего меня беспокоит состояние его мозга: человека как следует покидало внутри машины.
Хау приходилось иметь дело с черепно-мозговыми травмами. Несколько лет назад он был в Басре, в Южном Ираке. Самой распространенной причиной ранений были самодельные взрывные устройства (СБУ). За время командировки он видел более двухсот ранений, напоминающих то, что получил Иванов. Через такой короткий промежуток времени после травмы дать точный прогноз невозможно. Некоторые пациенты полностью восстанавливали все свои функции, другие вели растительное существование долгие месяцы. Кто-то умирал, не приходя в сознание. Большинство, однако, оставалось где-то посредине, испытывая постепенное ухудшение здоровья — от нарушений кратковременной памяти, потери вкуса и запаха до более серьезных неврологических расстройств.
60 
