Бой начался. Весь на скорости. Весь в наскоке.
Один против двух вступил в неравную дуэль…
На бортах немцев уже видны литеры, намалеванные белилами от ватерлинии до срезов полубаков: «V-99» и «V-100». Наградив «сотый» двумя попаданиями, «Новик» теперь зашибал снаряды в «девяностодевятку». Точное маневрирование фон Грапфа сделало «Новик» почти неуязвимым – ни одного попадания!
– Право руль… еще правее… теперь – лево на борт.
Сбоку ему подсказывал штурман:
– Не увлекайтесь, Гарольд Карлович: там – мины!
– Я это знаю, но… помнят ли об этом колбасники?
На «V-100» снаряд разнес мостик, там уже загорелось. Запарив машиной, «сотый» быстро укрывался в тени берега.
– Пошлите ему… в разлуку! – сорванно крикнул Артеньев.
«Новик» послал вдогонку «V-100» снаряд, который начисто сбрил ему среднюю трубу, и было видно, как она соскочила с палубы в море, последним вздохом извергнув последний клуб дыма.
– Артисты! – раздался одобрительный возглас Грапфа; командир от телеграфа нагнулся к помощнику: – Стыдно сказать, но так хочу в гальюн, что спасу нет… Не знаю, дотерплю ли?
Половина дела была уже сделана: «Новик» уравнял свои силы.
Русские погнали перед собой «V-99» с такой яростью, как гонят по улице бешеную собаку. Эта «улица» вела прямо на минное поле. Петряев умудрился настичь врага ловким снарядом, разворотив ему корму. Очевидно, снаряд разбил дымовые шашки, и теперь убегающий «V-99» потянул за собой плотную полосу дымзавесы.
– Совсем некстати, – огорчились люди на «Новике».
За эту дымзавесу тут же, очень ловко, завернул и «V-100».
Грапф перетопнулся с ноги на ногу.
– Может, за это время, пока ветер отнесет дым в сторону, я успею сбегать до гальюна и обратно?
За полосою дыма, невидимые, уходили немецкие корабли. Ветер разорвал дымзавесу на волокна – как спутанную пряжу.
– Вот они!
– Петряев, работай дальше! – крикнул Грапф артиллеристу…
– До минной банки всего полмили, – предупредил штурман.
Прямо по курсу с гулом вздыбнулось море: «V-99» взорвался. Еще взрыв! – на инерции хода он взорвался и на второй мине. Эсминец быстро погибал, оседая в море кормой, оттуда ревели тонущие… «V-100» пытался спасать людей, но это было слишком рискованно. К тому же «Новик» взял его под обстрел. Тогда «сотый» сделал самое мудрое – он побежал!
– Ямщики у них дерьмовые, – рассуждали сигнальщики…
– Отныне, – объявил фон Грапф, – прошу не говорить, что тип этих кораблей неизвестен. Теперь мы знаем им цену… По отсекам осмотреться. Подсчитать убитых и раненых.
Обратный доклад постов был блестящим:
– Повреждений нет. Убитых нет. Раненых не имеем.
– Вот так и надо воевать! – сказал фон Грапф и, растолкав всех у трапа, бросился через люк в провал мостика с хохотом: – Не мешайте, не мешайте… У меня срочное дело в низах!
* * *
На Кассарском плесе, где собирались русские корабли, даже днем светили огни сигнальных буев. Вражеские крейсера уже прорвались в Рижский залив, на рейде Пернова немцы затопили пароходы, груженные булыжником. Рижский залив был пустынен – Хиппер не встретил даже шаланды. Только под самой Ригой, помогая солдатам приморского фланга, остались две канонерки…
Только две! Две русские канонерки, прикрытые мраком теплой августовской ночи, пробирались вдоль берега к своим кораблям. Отрезанные от Моонзунда, они шли… в Моонзунд. Одну канонерку звали «Сивуч», а другую звали «Кореец».
Крейсер «Аугсбург» срезал им курс и осветил их прожекторами. По радио сразу же были вызваны на подмогу мощные линейные корабли. В потемках немцы приняли канонерку «Сивуч» за русский линкор «Славу» и обрушили на нее всю ту мощь, которая способна раздавить даже дредноут. Командовал «Сивучом» кавторанг Черкасов – человек удивительной красоты, мягкий и душевный, любимец команды и кают-компании. Он принял бой!
Шедшая концевой канлодка «Кореец» удачным выстрелом разбила рубки «Аугсбурга». Прожектора погасли, и, пользуясь суматохой, «Кореец» скрылся в ночи. Вся ярость врага обрушилась на одного «Сивуча». Русским матросам терять было уже нечего, и «Сивуч» вышел на самую короткую дистанцию боя, стреляя в упор (и так же в упор били его враги). Это была адская ночь…
«Сивуч» был объят пламенем до клотика. Внутри канлодки рвались боезапасы. Его палуба стала красной, и подошвы сапог сгорали у матросов. Левый борт раскалился добела: броня, касаясь воды, яростно шипела, не остужаясь. Красивый человек стоял на мостике «Сивуча» – при орденах, при оружии, при перчатках. Вокруг него лежали мертвые. Скоро от рубок и надстроек ничего не осталось – все разбросало взрывами.