Особенно,... 
67 
Она пошла к дому; войдя в свою комнату, никак не могла успокоиться: дрожали руки и бешено колотилось сердце.
— Господи, ну за что, за что! — прошептала она, глотая слезы. — За что, ну за что, скажи!
И, конечно, Орвил был рассержен и обижен: Агнесса даже не могла понять, что больше.
— Почему ты сердишься, Орвил? — спросила она его, взволнованно ходившего взад и вперед по комнате. Он обернулся к ней: темные глаза его горели. А ведь Орвил редко выходил из себя!
— Потому что ты не отказала этому человеку сразу, потому что позволяешь ему ехать с нами в Вирджинию да еще собираешься показывать его Джессике! Ты понимаешь, что можешь ранить ребенка?! Джессика очень чувствительная девочка, как ей такое пережить? Об этом ты подумала, Агнесса?
— Он обещал мне ничего не говорить ей, — защищалась Агнесса.
— И ты веришь? — с горькой насмешкой произнес Орвил. — Господи, милая, как ты наивна! Ты сама даешь ему карту в руки! Ему, может, и не нужна Джессика, но то обстоятельство, что у вас есть общий ребенок, он попытается использовать в своих целях. Ты сознательно позволяешь ему разрушать нашу жизнь.
— Неправда!
— Правда! Я считал, все будет не так. Не думай, что я неблагодарный: он помог нам, и я собирался помочь ему. Я никогда не нарушал закон, Агнесса, но сейчас я готов был на это пойти, хотя любой из моих знакомых, узнав об этом, счел бы меня сумасшедшим. Я использовал бы все свои связи, чтобы помочь этому человеку уехать из страны туда, где он был бы в безопасности. Дал бы ему денег, чтобы он мог жить безбедно.
Агнесса покачала головой.
— Он не уедет.
«Не уедет, — подумала она, — потому что здесь солнце и океан, здесь то, чего нет нигде. И потому, что здесь я».
— Конечно, поскольку ты даешь ему надежду.
Орвил остановился, глядя на нее, сидящую на кровати все в том же бордовом платье, очень юную на вид, привлекательную и желанную не только для него. Агнесса неохотно рассказывала, о чем говорила с Джеком, и — Орвил был уверен — рассказала далеко не все.
— Я не даю надежды. Но это его право — увидеть ребенка. Я же не сказала, что он претендует на большее. В конце концов Джессика — его дочь,
— Он и не знал бы об этом, если б ты не сказала!
Агнесса недоуменно посмотрела на него честными зелеными глазами.
— Но как ты себе это представляешь, Орвил? Я не могла не сказать. Сам подумай!
Орвил вздохнул.
— Да, — произнес он, — мужчина может и не вспоминать, что ребенок, которого он воспитывает, рожден от другого, но женщина никогда не забывает об этом. Ты всегда помнила, Агнесса, теперь я понимаю.
— Я знала об этом, как и ты, но не думала постоянно о том, что Джессика — дочь Джека, — ответила Агнесса и, помолчав, добавила: — Значит, ты теперь не будешь любить ее как дочь?
— Слава Богу, я люблю ее не как чью-то там, мою или не мою дочь, а как Джессику, как ребенка, понимаешь… за то, что это она! Она очень хорошая девочка, право, даже не верится, что ее отцом может быть этот Джек!
Орвил очень пожалел о своих последних словах, потому что слова, произнесенные в следующую секунду Агнессой, обожгли его болью, словно внезапный удар по лицу.
— В Джеке тоже есть хорошее, Орвил, ты просто не знаешь.
Он задохнулся от обиды, сразу многое позабыв… Неужели он мог ошибиться так жестоко? Неужели мир, который он создал с этой женщиной, оказался сделанным из песка? Неужели все, что было у них с Агнессой, ничтожно по сравнению с тем, что испытывала она когда-то к этому человеку, ставшему теперь преступником, убийцей, ничтожеству! Как она предполагает перешагнуть пропасть, которая приобрела уже поистине гигантскую глубину? Неужели эта женщина не понимает сути происходящего, неужели она способна так откровенно и простодушно оскорблять чувства любящего ее человека?
— Да, — произнес он, — я не знаю. А ты знаешь: он ведь был твоим дружком, как я мог позабыть! Ты когда-то сбежала с ним, бросив все, хотя одному Богу ведомо, чем он тебя прельстил? Но не бойся, Агнесса, тебе никогда больше не придется выбирать между бедностью и богатством, теперь у тебя только один выбор! В любом случае я назначу тебе такое содержание, что ты ни в чем не будешь нуждаться. Если у тебя есть желание подбирать то, что валяется под ногами, я не буду тебе мешать. Одного я тебе не позволю: впутывать в это дело детей. Ни Джерри, ни Джессику. В конце концов, по закону Джессика — моя дочь, она носит мою фамилию, я воспитываю ее и имею на это право. Так что выбирай, кто и что тебе дороже.
67 
