— Словно экзамен, — сказала она Орвилу, и тот кивнул: он тоже не был избалован подобными событиями и волновался немного меньше разве что потому, что не придавал торжеству такого уж судьбоносного значения.
Агнесса же никак не могла прийти в себя: внутри что-то сжалось в тугой комок и никак не хотело отпускать.
Экипаж остановился возле шикарного подъезда; Агнесса увидела и большую площадь под осенним плакучим небом, и фонтаны, и рыжие листья на камнях, и все прочее, что невозможно было описать. Кто-то услужливо распахнул дверцу, и Агнесса, опираясь на руку Орвила, приподняла край платья и поставила ножку в бархатной туфельке на серый гранит площади. Они поднялись по мраморной лестнице во дворец, где гостей встречали распорядители торжества.
Потом Агнесса и Орвил вошли в ярко освещенное помещение огромного зала, вернее, собственно в зал только предстояло спуститься, а сейчас они стояли на самом верху гигантской, застланной коврами лестницы и могли видеть все, что творилось внизу, всю захватывающую, неописуемую стихию готового начаться бала. Впрочем, это только казалось Агнессе стихией, в действительности все здесь было продумано, просчитано до мелочей: до улыбки, до жеста, до малейшего поворота головы. Агнессе так не удавалось; хотя она долго репетировала дома перед зеркалом, проигрывая свое поведение движения, улыбки, взгляд (получалось очаровательно), но здесь ноги, руки, шея были как деревянные, выражение лица напряженным. Ее охватило что-то похожее на страх сцены. И еще больше сбивало с толку, что другие будто бы вели себя естественно: дамы переговаривались, смеялись, все они казались ей привлекательными. Агнесса расстроилась; дрожащей рукой она ухватила Орвила за локоть, и вовремя, так как едва не упала, зацепившись каблуком за край ковровой дорожки.
Она заметила, что этот огромный зал не заканчивается сплошной стеной, дальше был переход в следующий, и оттуда тоже шли люди. Несмотря на скопление гостей, духоты совсем не чувствовалось, а людей на самом деле собралось невероятно много. Платья дам всех расцветок, веера, фраки мужчин, голоса, плывущие навстречу — всё воспринималось только так, полуотрывочно и в то же время слитно, точно некая мозаика.
На балконе расположился оркестр, там поскрипывали в ожидании смычки; справа на высоких окнах чуть колыхались длинные белые занавеси. Лепные потолки, золоченые светильники, а на полу — пурпурный бархат ковров.
Агнесса вспомнила почему-то, как они с Орвилом ходили в церковь. Там ее поразило не столько убранство высокие стены из серого узорчатого камня, диковинный простор и отголоски звуков под сводами, а странное сочетание незыблемости с хрупкостью и со слабостью; это всегда привлекало ее. Она молилась, чувствуя в обнаженной душе звуки невидимых флейт. Там она чувствовала себя под защитой. И потом, выйдя на улицу, увидела отражение заката в окнах зданий, а в синеющем небе — легкие розоватые облака и поняла, что человек не может быть счастлив единым неделимым счастьем, оно всегда — лишь во фрагментах жизни, иногда самых мельчайших, неуловимых, так же, как нельзя быть счастливым всегда одним и тем же. Сегодня ты счастлив тем, что сияет солнце, а завтра — тем, что сам чувствуешь себя солнцем. По существу, счастье — это особое состояние души, близкое просто к хорошему настроению, но несравненно более глубокое. И сейчас Агнесса ощущала некое соединение хрупкости с твердыней, этакое колыхание души, схожее с трепетом парусов стоящего на якоре корабля. Ей давно хотелось, чтобы произошло нечто способное всколыхнуть ее существо, помочь проникнуть на высшую ступень постижения счастья, вновь ощутить порывы ушедшей юности… Она сама удивлялась своей дерзости и скрывала это, потому что проще и безопаснее было казаться обыкновенной. А ведь новую смелость, новые стремления пробудил в ней Орвил! Агнесса знала: с каждым днем словно открывающий в любимой женщине новые, необычные черты, он увлекал ее от обыденности, она была для него не только женой и матерью Джерри, а чем-то несравненно большим, той самой гаванью, из которой уже невозможно уйти.
Грудь Агнессы взволнованно вздымалась, молодая женщина дрожала в непонятном возбуждении, и ноги не слушались ее, но Орвил тихонько пожал руку жены и кивнул с улыбкой. И хотя он тоже волновался (это можно было заметить), Агнесса немного успокоилась. Она вдруг ясно представила себя такой, какой видела последний, раз в зеркале, и постепенно овладела своим телом, движениями… Они с Орвилом шагнули вниз по ступенькам, и тут вдруг грянул торжественный вальс; Агнессу вмиг околдовали его звуки — она почувствовала себя на гребне волны, на самой вершине гигантского вала и ощутила такой душевный подъем, такие невероятно возвышенные чувства, что на глаза навернулись сверкающие бриллиантами слезы, а на губах появилась улыбка. Агнесса шагала в такт музыке среди других пар со ступеньки на ступеньку под руку с мужем, поддерживая другой, чуть влажной от волнения, рукой подол своего нарядного платья, и ей казалось: весь мир лежит перед ней, замерший и покоренный. Но она не жаждала повелевать им, ей нужно было лишь упоение. Не этот ли сон снился ей в юности — о сиянии звезд под ногами?.. Агнесса чувствовала себя взлетевшей ввысь на крыльях, и у нее мелькнула дерзкая мысль: «Я пришла в этот мир для триумфа!»