Последние отзывы

  138  

Орвил представил себе лицо Агнессы, когда она плачет: да, выражение, должно быть, было такое, будто она, скорбящая, теряет весь мир! И он улыбнулся все той же недоброй улыбкой.

— О чем же ты с ним разговаривала, Джесс?

— Он сказал, что хочет со мной подружиться.

— И ты согласилась?

Девочка отрицательно покачала головой.

— А что мама?

— Мама ответила, что разрешит, если только я сама захочу. Она говорила мне, что это просто ее знакомый…— произнесла Джессика и вся сжалась, когда Орвил, не сдержавшись произнес:

— Твоя мама на редкость изобретательна!

Девочка заплакала снова, теперь совсем по-настоящему, и воскликнула со страшным отчаянием в голосе:

— Так вы никогда не помиритесь?! И мама не будет жить с нами?!

Вот сейчас она точно была несчастна — Орвил не сомневался. Ему стало стыдно от того, что он учинил допрос ребенку; он вспомнил собственное детство, отца и мать, которые не были счастливы в браке, — он чувствовал это тогда и очень сильно переживал.

Не его вина, что семейный очаг затухает, но за эти слезы Джессики в ответе один лишь он.

— Не плачь, Джесси, не надо, — сказал он тихо и ласково, — я не сержусь ни на тебя, ни… на маму. Мама уехала не навсегда, она приедет и будет жить, как раньше, в этом доме. Мы помиримся.

— Правда? — Она произнесла это слово с такой надеждой, что Орвил ответил:

— Да, Джесси, конечно.

А потом, приняв еще одно решение, добавил:

— Но я не намерен запрещать Джеку видетьсястобой.

Девочка испуганно заморгала.

— Зачем? — возразила она. — Я не хочу!

— Думаю, ты привыкнешь. И сделаешь для себя правильный выбор. Как твоя мама. Хотя ты-то, пожалуй, можешь и не выбирать, иметь и то и другое: именно этого, наверное, больше всего желала Агнесса. Но она не хотела терзаться и… Глупое желание остаться честной. Зачем?

С этими словами Орвил поднялся, чтобы уйти.

— Папочка! — воскликнула Джессика, и, оглянувшись, он увидел, как она тянется к нему.

— Всё хорошо, милая, все хорошо! — прошептал он, обнимая ее, льнувшую к нему с безграничной доверчивостью и самозабвением. — Все как раньше, моя девочка!

Но сам он знал, что все изменилось, ничто никогда уже не будет прежним, и если Агнесса не почувствует этого, он даст ей понять. Обломки того, что она разрушила, непрочные куски прошлого унесутся навсегда. Слишком жесток и холоден этот мир для того, чтобы удивлять людей чудом воскресения.

На следующий день Орвил поехал к мисс Кармайкл. Впервые увидев преподавательницу Джессики, он удивился: она оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял, и, как ему показалось, совсем не напоминала художницу. Высокая, стройная, она вышла в студию одетая в закрытое темно-синее шерстяное платье со стоячим кружевным воротником, единственным, что оживляло строгий наряд. Темные волосы ее были собраны сзади в узел. Она двигалась неторопливо и говорила очень спокойно; в ней не чувствовалось той порывистой страстности души, которая, по мнению Орвила, отличала творческие натуры.

Студия, в которой мисс Кармайкл занималась с учениками, представляла собой большое помещение с высоким потолком, хорошо освещенное и со множеством картин, развешанных в простенках. Картины, как заметил Орвил, были разные: от аляповатых полудетских рисунков до едва ли не настоящих шедевров. Мольберты с незаконченными работами сгрудились в углу, и в целом помещение выглядело пустым, но Орвил представил, как три раза в неделю комната заполняется юными созданиями с удивительным светом в глазах. Пахло красками и еще чем-то незнакомым; на небольшом столике возле стены стояли разнообразные предметы, лежали фрукты, слишком красивые для того, чтобы быть настоящими.

Орвил и мисс Кармайкл представились друг другу. Она предложила ему присесть, сама села напротив. Орвил обратил внимание на манеры собеседницы: она держалась как настоящая леди. Беседуя с нею, он невольно поймал себя на желании сравнить Агнессу с мисс Кармайкл, с любой другой женщиной, и совсем не так, как это делалось раньше. Прежде, пьяный от счастья, он стремился опьянеть еще больше; теперь же пришла пора отрезвления. Когда-то он сказал Агнессе, что она позволяет понять прелесть обыденности; он не знал, какими показались ей тогда эти слова, как она поняла их, но сейчас, с полным осознанием безжалостной очевидности, думал: «Она обыкновенная женщина, с типично женскими худшими недостатками, как многие из них, ни одной из которых не стоит верить».

  138