Особенно,... 
65 
Она весело рассмеялась в ответ.
— Как думаешь, сколько ты стоишь? Думаешь, ты очень богат?
Он на мгновение задумался, потом решительно покачал головой:
— Нет, вряд ли.
— Помнишь, ты сам настоял, чтобы я взяла тебя с собой? Не будешь же ты утверждать, что из больницы я забрала тебя насильно?
Да, все верно, подумал он. Она не заставляла его бежать вместе. Значит, предположение о похищении и содержании в качестве заложника летит ко всем чертям.
— Пистолет небось в том же месте, что и ключи от машины?
— А зачем тебе ключи?
— А зачем ты их спрятала?
— Ну, преподнесу я ключи на голубом блюдечке с золотой каемочкой, и что ты будешь с ними делать? — лукаво поинтересовалась женщина. — Ты ведь все равно не сможешь вести машину одной левой.
— Но могу попробовать, черт возьми.
— И сможешь оставить меня и Кевина без средства передвижения?
— Точно так же, как ты собиралась бросить меня при первом же удобном случае, — тотчас парировал он, выразительно взглянув ей в глаза. — Должен же я с чего-то начать..
Надо покончить с этим раз и навсегда.
Кендал соскочила с кровати, подвинула к себе поднос, что лежал на ночном столике. Он подозрительно наблюдал за ее действиями: она достала пластиковую бутылку со спиртовой растиркой: маленькие ножницы и спирт.
— Значит, покончить раз и навсегда? Давай снимем швы с твоих ран.
— Черта с два.
— Да не бойся ты, это не страшно.
— Легко тебе говорить. Швы-то не твои. Почему бы нам не обратиться к врачу?
Кендал смочила спиртом кусочек марли.
— В этом нет никакой необходимости. Швы следует просто надрезать, а затем вытащить пинцетом. Я видела, и не раз, как это делается.
— А я видел операцию на открытом сердце, — возразил он. — Но это же отнюдь не означает, что я могу проделать то же самое.
— Когда это ты видел подобное?
— Обычная метафора. — Джон кивнул на поднос. Сейчас же убери всю эту дрянь подальше. С этими ножницами я тебя к себе не подпущу. Откуда мне знать, вдруг ты перережешь мне вены?
— Задумай я это сделать, выбрала бы более подходящее время — когда ты спишь. Да и не стала бы ждать две недели.
В этом есть свой резон, подумал он. Она, безусловно, хочет от него избавиться, но вряд ли пойдет на убийство.
Во всяком случае, ему так казалось.
— Перестань вести себя как мальчишка и наклонись, — приказала она и уверенно приблизилась. Но он крепко схватил ее за руки.
— Ты, вообще говоря, знаешь, что делаешь?
— Доверься мне.
— Ни за что на свете.
Кендал закатила глаза, сожалея, что придется тратить время на объяснения.
— На поверхности осталось лишь несколько швов. Все остальные раны уже заросли, а швы рассосались.
— Откуда ты знаешь?
— Доктор сказал. — Кендал посмотрела на него сверху вниз открытым и честным взглядом. — Больно не будет, обещаю. Рана уже затянулась.
И правда, вот уже в течение нескольких дней он не чувствовал никакой боли. И голова больше не раскалывалась. Можно было даже вымыться с головой. Раны затянулись и вызывали легкий зуд, да еще потихоньку отрастали волосы и ему все время хотелось почесаться.
— Ладно, — нехотя согласился он, — но если начнет болеть… — и отпустил ее руки.
— Я сразу же все брошу.
Кендал мягким, но уверенным движением наклонила его голову. Затем продезинфицировала рану.
— Сиди спокойно, — проворчала она, сняв бинты и взявшись за маникюрные ножницы.
Затаив дыхание, она приступила, и если бы не металлическое клацанье ножниц, то он ни за что бы не догадался, что первый шов уже снят. Все его внимание сосредоточилось на другом — близкое свежее дыхание женщины, ее бедра, округлость которых он уже ощущал своим плечом, ее вздымающаяся грудь чуть ли не перед самым носом — все это волновало гораздо сильнее, чем страх боли.
Возможно, ему не следовало искать ее близости. Тогда это показалось хорошей идеей. А оказалось глупым способом проверки истинности ее «брачной» истории. Пожалуй, за эту тактическую ошибку лично он расплачивался куда сильнее, чем она. Колыхание ее груди под ночной рубашкой или майкой вызывало у него бесконечные грезы и несбыточные мечты.
— Ты в порядке? — неожиданно спросила Кендал.
— Да, конечно.
— Твоя нога все еще тебя беспокоит?
— Нет.
— Тогда в чем же дело?
— Ни в чем.
— Ну так перестань ерзать. Я ничего не смогу сделать, пока ты не сядешь спокойно.
65 
