20 
— Жуть! — Дашу и Катю передергивает от отвращения.
— Катя, — продолжаю наставления, — читайте в газетах разделы с анекдотами и, в вашем случае, всякие ужастики. Мотайте на ус. Вы должны полюбить то, что любит он. Обожает рыбалку — купите себе удочку, помешан на хоккее — прыгайте и орите на матчах как умалишенная. Годится дозированная лесть и восхищение с оттенком удивления по каждому поводу.
Мне приятно, что Катя уже не походит на агницу, приговоренную к казни. Теперь ее хорошенькую мордашку не испортит никакой макияж. На всякий случай задаю контрольный вопрос:
— Что важнее, хорошо выглядеть или сделать так, чтобы другому было с тобой хорошо?
— Другому! — не задумываясь выпаливает Катя.
Способная девочка! Она смотрит на меня с обожанием и благодарностью. Более всего ей хочется попросить меня отправиться на свидание вместе с ней и подсказывать по ходу дела.
Даша тоже прониклась уважением:
— Без очереди в любое время приходите! Вы, наверное, психолог?
Я неопределенно улыбаюсь, не без того, мол, и прощаюсь.
Психолог! У слепого развивается слух, у безногого сильные руки, немой разговаривает жестами, а заика поет в хоре. Некрасивая честолюбивая женщина всегда немного психолог. Профессия большой роли не играет, хотя моя соответствует — специалист по холодной обработке металла.
ГАЗОВАЯ АТАКА
В подмосковный санаторий меня привезли друзья. Положили на кровать, чмокнули в лобик — отдыхай, восстанавливайся. Последние три месяца мы работали как проклятые, монтировали десять серий нового фильма. Я вставала из-за монтажного стола только по естественным надобностям, последними среди которых были еда и сон.
Мое состояние называлось физическое и нервное истощение. Трое суток я не выходила из номера, спала и питалась водой из крана. Тревогу забили сотрудники санатория — куда подевалась отдыхающая? Пришли проверять наличие тела. Тело уже обрело способность передвигаться, отлипнув от стены, и внятно говорить.
Добрая докторша сокрушалась, приставляя стетоскоп к моему позвоночнику:
— Как из концлагеря! Массаж вам не назначаю, скелетов не массируют. Прежде всего: усиленное питание.
В столовой меня посадили за столик на троих, и следом диетсестра привела вторую клиентку. Не толстую, но очень спелую, налитую, с круглыми щечками и пухлыми ручками, с перетяжками на шее, как у младенца. Бюст — две самаркандские дыни, положенные за пазуху. Наверное, специально для меня выбрали: смотри, дистрофик, завидуй и кушай хорошенько.
Третьим сотрапезником к нам определили высокого мужчину лет тридцати с небольшим, приятной наружности и хмурого вида.
— Иван Дмитриевич, — представился он, не потратясь на вежливую улыбку, сразу дав понять, что он не по части курортных романов.
— Елена… Александровна. — Я не сразу вспомнила свое отчество.
Последний раз меня называли полным именем в милиции, когда вызвали для дачи показаний по делу о мокром белье, украденном с соседкиного балкона.
— А я — Роза!
Это прозвучало! Не примитивно и тривиально: я Таня, Маня, Галя, а гордо: я — роза! Бутон, цветок, чудо природы. Наслаждайтесь, не прячьте своих восторгов!
Роза поддернула шерстяную кофточку на талии, отчего из декольте полезли два крепких полушария. Она с ходу, напористо и наивно, стала флиртовать с Иваном Дмитриевичем. В ее ужимках и кокетстве было столько святой девичьей простоты и женской глупости, что в другой ситуации я не удержалась бы от улыбки.
Нынче мне было не до смеха. Очень хотелось есть — кушать, питаться, насыщаться. И есть было невозможно. Мы находились в газовом облаке Розиных духов. От нее не просто пахло — несло во всю парфюмерную мощь. Казалось, что пахнут кусочек хлеба, который берешь в рот, глоток компота, которым пытаешься протолкнуть благоухающий же салат. Я ковырялась в тарелке. Меня мутило от голода и невозможности его утолить.
Иван Дмитриевич тоже потерял аппетит. Он чихал, доставал платок, сморкался. И только Роза Уминала за обе щеки и при этом трещала не останавливаясь. Мы узнали подноготную всех врачей и медсестер санатория, Роза тут не впервые. Разговор (точнее сказать, монолог) перекинулся на личную жизнь. Роза поведала, что она не замужем (многозначительный взгляд на Ивана Дмитриевича), бездетная и вообще человек легкий и простой.
— А у вас, Лена, — спросила она, — есть муж?
— Как не быть, — вздохнула я.
20 
