6 
Мы снова похлопали, и профессор вернулся на свое место. Воцарилась недоуменная тишина. Никто не хотел выступать. Боялись. А между тем причины этих явлений давно ясны. Я попросила слова:
— Не будем обманывать самих себя, — приступила я прямо к делу. — Мы зашли в тупик. Технические дисциплины в конце девятнадцатого века подчинили и заслонили все остальные науки, дали человеку возможность посвятить себя действительно весьма важным задачам. Все это мы отлично знаем. Но основных проблем люди не решили. Они по-прежнему спрашивают, что такое жизнь и зачем они живут, Мы до сих пор не знаем, как возникла Вселенная, не можем постигнуть открьпое Эйнштейном четвертое измерение или вечность существования материи. Когда мы задаем эти вопросы нашим кибернетическим машинам, они отказываются отвечать на том основании, что вопросы эти якобы ненаучные, неправильно поставленные, слишком личные и частные, слишком человеческие. Но из этого вовсе не следует, что они утратили свое значение для каждого из нас.
У Джонса и Кожевкина самые совершенные лаборатории, искусственный мозг за три секунды справляется там с задачами, для решения которых виднейшим математикам понадобилась бы целая жизнь. Но машины имеют дело только с теми задачами, которые ставят перед ними люди. Таким образом, мы очутились в заколдованном кругу. Физика превращается в прикладную науку, все очевиднее ее зависимость от философии в такой же мере, в какой вязание кружев зависит от живописи. Именно поэтому мы теряем молодежь. Создаем машины, умеющие отлично стирать, варить, оперировать или летать в космос, точно так же как в прошлых столетиях наши предки создавали автоматических пианистов или искусственных медведей и показывали их в цирке. Мыслящие люди считали это игрушками, а тех, кто их придумывал, называли шарлатанами. Нам грозит такая же участь.
Мне не аплодировали: очевидно, выступление было несколько преждевременным. Джонс хмурился. Остальные коллеги переговаривались вполголоса. Шум в зале постепенно нарастал.
— Вам не нравятся мои механизмы? — вскочил Джонс. — А ведь они так же, как искусственный мозг, созданный академиком Кожевкиным, — тут он поклонился академику, — самые совершенные на свете. Ни у кого из присутствующих нет такого мозга. Даже у вас, уважаемая коллега!
— Я не могу мыслить так быстро и точно, это правда… Но я могу поставить новые задачи, могу до скончания века загрузить все ваши аппараты своими сомнениями и недоумениями и люблю заход солнца.
Джонс иронически улыбался. Словно раскаивался в том, что он, научное светило, вступил в дискуссию с таким незначительным оппонентом.
— Четвертое измерение наш мозг пока действительно не в состоянии постигнуть, — признал Кожевкин, и видно было, что он жалеет об этом.
— Именно потому я и предлагаю, — сказала я, — создать биологический мозг, который был бы ближе к человеческому, чем ваши механизмы, мозг, способный понимать. Настоящее орудие познания.
— Мозг Эйнштейна? — снова недоверчиво улыбнулся Джонс. Его шутка дала имя моему эксперименту. С тех пор его называли «аферой с мозгом Эйнштейна».
Мой план был прост, я уже раньше советовалась об этом с нашими физиологами и биологами. При помощи специальных аппаратов мы выявим три наиболее совершенных мозга недавно умерших людей и особым способом объединим их в один орган, который потом оживим и посредством электрического раздражения заставим работать.
В избранный для проведения опыта день я снабдила своих ассистентов рациометрами и разослала их во все больницы области. Наиболее мощными оказались: мозг профессора архитектуры, разбившегося при падении со строительных лесов, и мозг малоизвестного поэта, который мы использовали, учитывая афоризм Эйнштейна, что воображение важнее знаний. А третьим был мозг Анежки Новаковой, погибшей в результате аварии. Мы долго колебались: стоит ли его брать. Это была домашняя хозяйка, мать семейства, не совершившая при жизни ничего выдающегося. И все-таки наши приборы сигнализировали, что ее мозг обладает наибольшей мощностью. В конце концов мы им поверили и приступили к длительному и сложному процессу конденсации. Нам удалось осуществить намеченный план. Теперь можно было приступить к опытам.
Я предложила мозгу решить основные физические уравнения и вызвала электрическим током возбуждение в соответствующих участках. Ток послужил неким стимулом или раздражителем, на который мозг быстро реагировал и передавал полученные результаты по специальным контакторам, укрепленным на его поверхности. Интерпретатор высокой избирательности сообщил нам решение, подтвердившее некоторые гипотезы академика Кожевкина. Я немедленно телеграфировала в Алма-Ату. Гипотезы Кожевкина были опубликованы в специальных физических журналах только недавно, а профессор архитектуры, поэт и домашняя хозяйка наверняка не следили за подобной литературой. Поэтому можно было полагать, что мой «мозг» самостоятельно создал эти гипотезы.
6 
