Особенно,... 
65 
Эйлеры ждали их на балконе, Леня крикнул:
– Наконец-то! Как я рад вас видеть…
Родители Эйлера переселились в прусские поместья близ Тильзита, Леня остался господином в обширной старомодной квартире. По-русски троекратно облобызал он друга юности, подтолкнув к нему смущенную Ивону, которая сразу поразила Коковцева громадными лучезарными глазами. Леня расшаркался перед Ольгой Викторовной, а Коковцев сказал, что чиниться не надо:
– К чему? Мы же старые друзья. Будем проще…
Дамы прошли в туалетную, чтобы присмотреться одна к другой, заодно поправить прическу, а толстенький Эйлер (уже с брюшком) ретиво хлопотал у роскошно накрытого стола:
– Прислугу я отпустил, чтобы не мешала. Вовочка, знай, что я вернулся из Европы богатым человеком… Ей-ей!
– А не думал остаться в Европе?
– Как можно? Россия – моя отчизна, и, накопив опыта на верфях Европы, я обязан передать его в русскую копилку… Отвечай сразу: что ты собираешься пить?
Коковцев впал в дурашливое настроение:
– Плавсостав флота пьет все. Впрочем, если ты уж взялся за бордо, так не открывай его с таким трепетом, будто это корабельные кингстоны.
Эйлер от души хохотал, радуясь встрече:
– О, не дай бог нам касаться кингстонов…
В гостиной растворили окна, теплый ветер с Невы раздувал кисейные занавески, издалека слышалась музыка, гудки речных трамваев… Владимир Васильевич провозгласил первый тост за прекрасных дам. Эйлер нетерпеливо спрашивал – каков был процент попаданий у американцев?
– Я не знаю, как при Кавите на Филиппинах, но в битве у Сантьяго на Кубе янки имели полтора процента.
– А испанцы?
– Ни одного попадания с их стороны не зафиксировано.
– Не может быть. Ты шутишь, Вова!
– Сущая правда. Испанский адмирал Сервера (мне очень жаль этого человека!) велел подать командам перед боем вино. За эти бутылки с вином, поданные к пушкам одновременно со снарядами первой подачи, испанцы жестоко и поплатились. Обрати внимание: японцы разбили Китай, янки разнесли испанцев – и все на волнах! Иногда я начинаю думать: не есть ли господство на море решающим фактором будущих войн?..
Ивона говорила по-русски ужасно, коверкая слова до безобразия. Коковцев перешел на французский:
– Как вам нравится наша сумбурная русская жизнь?
– Все хорошо, кроме блинов, – отвечала женщина. – Не могу привыкнуть еще к соленым огурцам и к паюсной икре.
Коковцев извлек из мундира самшитовый портсигар.
– Это еще из Нагасаки, – небрежно пояснил он.
Эйлер через стол многозначительно переглянулся с другом, но выйти из-за стола, чтобы побеседовать по душам о прошлом, у мужчин не достало смелости. Эйлер рисовал на салфетке схему трюмных систем. Развивая свои теории, он ссылался на авторитет Макарова.
– Ленечка, – отвечал Коковцев, – ты стараешься научно обосновать причины, по которым мне придется тонуть. Но когда я стану булькать пузырями, мне, поверь, будет уже не до того, чтобы думать – научно я погибаю или безграмотно?
– Невежа, ты ничего не понял! – возражал Эйлер. – Моя задача, как трюмного инженера, сделать все возможное, чтобы корабль, даже истерзанный пробоинами, даже принявший в отсеки тонны забортной воды, мог бы сражаться на ровном киле – без крена! Если не веришь мне, спроси парголовского соседа, Степана Осипыча Макарова… Кстати, известно ли тебе, что Макаров не только флотоводец – он и автор фантастического романа!
– Впервые слышу.
– А ты почитай. В своем романе Макаров высказал, по сути дела, гениальное пророчество о будущей войне на море… Это так страшно, Вовочка, это так ужасно!
Ивона сказала мужу, чтобы доппель-кюммель больше не пил.
– Нет, я выпью! – разбушевался Леня, хмельной…
Коковцев совершил быструю «рокировку» среди бутылок:
– Леня, – сказал он, – почтим отсутствие доппель-кюммеля минутой молчания… Ты меня уже очаровал волшебными тайнами трюмов, а твоя жена очаровала меня своею бесподобною красотой и грацией. Я хотел бы сказать…
– Нам пора домой, – строго произнесла жена.
– Так уж сразу?
– У нас дети, – еще строже отвечала Ольга.
Спорить было нельзя. В прихожей Леня с пьяным упрямством настаивал, чтобы Коковцев расцеловал Ивону, как свою жену, без стеснения. Ольга Викторовна истерзала свои перчатки. Садясь в коляску, Владимир Васильевич сказал ей:
– Леня такой милый и забавный, правда?
– Но ты, кажется, приехал сюда не ради Лени… Я ведь видела, как ты впивался в эту француженку! И что самое противное, она прижималась к тебе, будто шлюха.
65 
