— Нет…— медленно произнесла Агнесса, но после, спохватившись, добавила: — Терри, я нечаянно сломала замок у шкатулки, нужно починить. Поможете?
Терри выпрямилась.
— Шкатулка? — спросила она. — Какая шкатулка?
— Та, в которой миссис Митчелл хранит свои бумаги. Я случайно уронила, и замок сломался.
— Ничего, — успокоила ее Терри, — починим.
Агнесса вскинула голову, и в глазах ее засветилось ранее не проявлявшееся упрямство.
— Только так, чтобы миссис Митчелл ничего не заметила. Когда она возвращается?
— Сказала, завтра вечером.
— А куда она поехала, зачем?
— Не знаю, — женщина, — наверное, по делам. — Но взгляд Агнессы был полон недоверия, и служанка прибавила: — Что вы так смотрите, мисс? Я всего лишь прислуга, и госпожа мне не докладывает, куда и зачем едет! А насчет шкатулки не беспокойтесь — завтра утром пойду искать мастера.
— Где вы думаете его найти?
— В портовых кварталах, там много мастерских.
— Терри, возьмите меня с собой!
Служанка растерянно посмотрела на юную госпожу.
— Вас? — пробормотала она. — Но зачем?
— Я еще не была в той части города.
— И незачем там бывать!
— Почему? — спокойно спросила девушка.
— Почему? Да просто это не то место, куда можно идти барышне вроде вас. Там грязно, и люди попадаются всякие… Неужели вам некуда больше пойти? У вас теперь есть хорошие друзья, вашего круга…
— Кто вам сказал?
Терри совсем растерялась и замолчала, а Агнесса продолжала с внутренним запалом, что, однако, было не так уж заметно:
— Я не могу понять, зачем от меня что-то скрывают, почему хотят, чтобы я делала только то, что им нравится! — Ее волнение постепенно все больше прорывалось наружу. — Я ведь все знаю, Терри, я видела все: и письма, и документы… Я поняла, что у моей матери сомнительное прошлое!
В глазах ее стояли слезы, и Терри почувствовала жалость к девочке; с неожиданной для самой себя нежностью она привлекла ее к себе и прошептала:
— Успокойтесь же, мисс, не переживайте так! Не очень страшно то, что вы узнали!
Агнесса подняла голову: во взгляде обиженного ребенка появилось нечто, испугавшее Терри, что-то крепло, пробиваясь сквозь разочарованность, и девушка словно бы взрослела на глазах, и не будь служанка так уверена в своей юной госпоже, в твердости усвоенных ею правил и убеждений, она решила бы, пожалуй, что в состоянии внезапно нахлынувшего отчаяния легко натворить глупостей.
— Кем была моя мать, Терри? Что все это значит? Расскажите мне! — Последняя фраза звучала уже не как просьба; скорее как требование.
— Мне немногое известно.
— Что знаете!
— Хорошо. Миссис Митчелл взяла с меня слово молчать, но раз уж такое дело…— И она начала рассказывать, неторопливо, тщательно подбирая слова, а сама все гладила волосы Агнессы.
Сама Терри родилась в семье разорившегося фермера. Она была младшей из восьмерых детей, нелюбимой, нежеланной, лишней, и ощущала это постоянно. Стремясь поскорее покинуть дом, семнадцатилетняя Терри вышла замуж за соседа, молодого фермера, однако этот шаг не принес перемен к лучшему: девушка попала под беспощадный гнет свекрови, всячески попрекавшей невестку бедностью. Упрямая и гордая Терри не пожелала жить на положении бессловесной рабыни и как-то раз после очередной стычки со старой мегерой, избитая мужем, взяла ребенка и как была — без денег, без вещей — ушла из дома, решив больше никогда не переступать ненавистный порог. Молодая женщина нанялась поденно на хлопковую плантацию, но работа была изнуряюще тяжела, к тому же Терри постигло непоправимое несчастье: заболев оспой, умер ее сын. Она была на грани отчаяния, и только боязнь гнева Всевышнего помешала ей покончить с собой.
Терри уехала в город, где ей удалось занять место прислуги в доме Аманды Митчелл. Терри была сдержанна, аккуратна, а главное, как будто бы совсем не интересовалась личными делами хозяйки; она не имела привычки подслушивать под дверью и тем более разбалтывать посторонним о том, что удалось увидеть или услышать в доме госпожи. Миссис Митчелл полностью доверяла Терри все хозяйственные расходы. Между ними установились странные отношения: обе жили под одной крышей, по были как-то совершенно независимы друг от друга, хотя одна служила другой. Они почти не разговаривали, если только дело не касалось хозяйства. Однако, когда раз или два случались объяснения (так было с Мери), властная, не терпящая возражений Аманда не спорила со своей служанкой, в худшем случае она просто молча игнорировала мнение Терри, отчасти, быть может, потому, что годы, проведенные в качестве «мадам», научили ее вести себя сообразно обстоятельствам: иногда резко и грубо, иногда высокомерно или — под маской ненависти — льстиво, а в целом — довольно дипломатично. Нельзя было также сказать, что две эти женщины не уважали друг друга: одна ценила сдержанность и молчаливое достоинство, другая — несгибаемость в стремлении самой построить свою жизнь, переломить судьбу и, что называется, заново создать себя. Терри знала недостатки Аманды, но признавала неоспоримую истину: характер, ловкость и ум этой женщины позволили ей выбиться (пусть и с помощью сомнительных средств) из бедности и жизненной рутины.