— Уходи сама, малявка, мы здесь будем играть! — последовал ответ.
— Места много, — спокойно возразила Джессика и предложила: — Давайте поиграем вместе!
— Мы с девчонками не играем! Поняла? — С этими словами мальчик стер часть рисунка. Теперь собака грустно смотрела на детей одним глазом.
Джессика возмутилась.
— Что ты делаешь?! Я тебе не разрешала трогать! Мальчики, переглянувшись, засмеялись, и один из них снова пнул землю.
Девочка стремительно вскочила.
— Я первая пришла! Не мешайте мне!
Старший подбежал к ней и больно дернул за волосы. Девочка отскочила в сторону.
Мальчишки, считая инцидент исчерпанным, не обра щали больше внимания на Джессику; стерев рисунок с земли, они стали мерить шагами площадку.
Джессика стояла в отдалении, потом внезапно приблизилась. Коленки ее дрожали от волнения, а глаза были полны слез.
— Я первая пришла! — воскликнула она с обидой, сжимая кулачки. — Зачем вы растоптали мою собаку?!
Мальчики оглянулись.
— Иди отсюда, малявка! — Желая напугать девочку, старший сделал к ней несколько шагов, но она не двигалась и продолжала говорить:
— Сами вы такие, противные мальчишки! Вот приду с Керби, тогда сразу вас прогоню!
— Испугались мы твоего Керби! — засмеялся мальчик. — Все равно мы тебя отлупим!
Джессика в ответ показала им язык и тут же полетела в грязь. Вскочила, бросилась было на своих обидчиков, но была снова сбита с ног.
— Что, получила? — весело спрашивали мальчишки, потешаясь над плачущей навзрыд, испачканной жидкой грязью девочкой.
— Попробуй пожалуйся! — предупредили они. — : Еще не так поколотим!
Их заметила проходившая мимо женщина.
— Что это вы делаете, сорванцы? А ну идите прочь, бессовестные! Вдвоем напали на маленькую девочку! Вставай, милая. — Она подала Джессике руку. — Где ты живешь?
Джессика показала.
— Идем! — Женщина подняла ее с земли и повела домой.
Прежде чем приступить к расспросам, Агнесса сняла с Джессики грязное платье, башмаки и, завернув дочь в покрывало, усадила на кровать. Джессика не переставала плакать: слезы текли по измазанному личику, оставляя на щеках светлые дорожки.
Агнесса поставила на огонь воду и села рядом с девочкой.
— Что случилось? — ласково спросила она, гладя ее по склоненной головке.
Джессика заплакала сильнее.
— Мальчишки стерли мою собаку! Я нарисовала, а они ногами растоптали! Я им ничего плохого не сделала!
— Не плачь, Джесс, я сейчас пойду и поговорю с ними.
— Не ходи! Они мне сказали: «Пожалуешься — еще поколотим!» И собаку ногами растоптали! Прямо на глаз наступили!
— Не огорчайся, доченька, ты нарисуешь другую собаку, мы вместе нарисуем!
— Не хочу, не надо мне другую! Я ту хочу! Той-то больше не будет! — И она зарыдала так бурно, что Агнесса испугалась.
— Не нужно так плакать, дорогая моя, — сказала она как можно спокойнее. — Мы что-нибудь придумаем… Давай все-таки нарисуем на бумаге собаку, именно эту собаку, сделаем ее снова!
— А так можно? — с недоверием произнесла Джессика.
— Конечно, можно! И рисунок повесим на стенку, на самое видное место! Не бойся мальчишек, запомни: мама тебя в обиду не даст!
Из-под кровати, потягиваясь, вылез Керби.
— Нехороший ты, Керби! — проговорила Джессика. — Вот пошел бы со мной, меня бы не тронули.
Переодетая и причесанная Агнессой, она уселась за стол и, совсем успокоившись, принялась рисовать заново.
Пес лежал возле ее ног. После Агнессы Керби был для Джессики лучшим другом, незаменимым товарищем в играх. Добродушный пес терпеливо сносил все ее выходки, на улице часто ходил за ней по пятам. Девочка и собака были неразлучны.
Агнесса всегда позволяла Джессике вволю играть во дворе, самой выбирать себе подруг. Дома она учила ее быть вежливой, послушной и доброй, старалась привить девочке хорошие привычки и манеры, и ее огорчало, что на улице, играя с соседскими детьми, Джессика видела порой совсем иные примеры, но вряд ли было бы правильно запретить ребенку общаться со сверстниками. Что ж, раз уж она с дочерью попала в эту среду… Агнесса уже сейчас задумывалась о будущем девочки; ей не давала покоя мысль о том, что, в сущности, если только их жизнь чудесным образом не изменится к лучшему, чему бы она ни научила дочь, удел Джессики один: работа на фабрике или в мастерской, пусть честная, но бедная и сложная жизнь простолюдинки. Да и чему можно было обучить ее здесь? К пяти годам девочка уже довольно бегло читала вслух, умела писать печатными буквами, но все остальное оставалось совершенно недоступным.