23 
Ее бумажник был почти плоским — ни одной фотографии, только деньги и удостоверение личности. Она вытащила из бумажника свернутый лист бумаги, потертый на сгибах. Чернила на нем выцвели, стали бледно-лиловыми. Очевидно, лист разорвали пополам, правая половина исчезла, но текст на левой было легко прочесть.
— Вот ее завещание, — усмехнулась Келлер. — Она рассказала мне правду о жизни, которую знала сама.
Гален взял лист бумаги осторожно, как раненую птицу.
Келлер видела, как его взгляд заскользил по строкам. Конечно, она знала эти слова наизусть, но теперь они вновь звучали у нее в ушах. Записка была короткой, — мать Келлер отличалась тем, что умела изъясняться кратко:
Люди смертны…
Увядает красота…
Любовь меняет все…
И ты всегда будешь одна.
По тому, как испуганно расширились глаза Галена, Келлер поняла, что он прочел все до конца.
Вновь усмехнувшись, она забрала у него бумагу.
Гален перевел взгляд на Келлер, и в нем было столько эмоций, что это поразило ее. И вдруг он шагнул вперед.
— Ты в это не веришь! — яростно произнес Гален и схватил ее за плечи.
Келлер опешила. Ведь он видел, на что она способна. Почему же так вцепился в нее?
Похоже, Гален не подозревал о грозившей ему опасности. В его поступках чувствовались решительность и готовность к любым неожиданностям. Он смотрел на Келлер с горестной нежностью, словно только что узнал о ее смертельной болезни. Казалось, он пытается утешить ее, согреть теплом своей души.
— Я не позволю тебе так думать, — резко произнес он. — Не позволю!..
— Но это правда. Приняв ее, ты выживешь. Что бы ни случилось, ты вынесешь любое испытание.
— Никакая это не правда. Если ты веришь в нее, почему же работаешь на Рассветный Круг?
— Они вырастили меня. Выкрали из родильного отделения больницы, когда прочли обо мне в газетах. Они узнали, кто я такая, и сразу поняли, что люди не сумеют позаботиться обо мне. Вот почему я работаю на них — чтобы отплатить за добро. Это мой долг.
— Но эта причина не единственная. Я же видел, как ты работаешь, Келлер.
По ее плечам расплывалось тепло его ладоней. Келлер стряхнула их и выпрямилась. Лед в душе у нее еще не успел растаять, и она сумела собраться.
— Пойми меня правильно, — сказала она. — Я спасаю людей не так, как альтруист. Я рискую жизнью не ради всех, а только ради тех, за кого мне платят.
— Значит, если бы опасность грозила младшему брату Илианы, ты не стала бы спасать его? Просто стояла бы и смотрела, как он сгорает заживо или тонет?
У Келлер дрогнуло сердце. Она резко вскинула подбородок и заявила:
— Вот именно. Если бы ради его спасения мне пришлось рисковать собственной жизнью, я бы не двинулась с места.
Гален уверенно возразил:
— Нет. Ты лжешь. Я видел тебя в минуту опасности. Вчера ночью я говорил с Ниссой и Уинни. И потом, я читал твои мысли. Для тебя это не просто работа. Ты берешься за нее потому, что считаешь такую работу необходимой и правильной. И ты… — Он помедлил, подбирая слова, а потом многозначительно произнес: — Ты — воплощенное благородство.
«А ты — сумасшедший», — мысленно отозвалась Келлер.
Ей не терпелось выйти из комнаты. Тяжесть на сердце сменилась страшной слабостью, охватившей все тело. И хотя Келлер понимала, что Гален несет явную чушь, не слушать его она не могла.
— Ты всегда носишь маску, — продолжал Гален, — но на самом деле ты отважна, благородна и добропорядочна. У тебя есть собственный кодекс чести, который ты никогда не нарушаешь. Об этом известно каждому, кто знаком с тобой. Неужели ты не знаешь, как относятся к тебе члены твоей команды? Видела бы ты их лица — и даже лицо Илианы, — когда они подумали, что ты погибла под обломками дома! Твоя душа чиста и пряма, как меч, ты благороднее всех, с кем мне доводилось встречаться.
Его глаза приобрели оттенок первых весенних листьев, просвеченных солнцем. Будучи хищницей, Келлер редко обращала внимание на цветы и другую растительность, но теперь вдруг вспомнила строчку из стихотворения: «И первой зелени янтарь…» Так вот о каком цвете писал поэт!
В таких глазах было немудрено утонуть.
Гален взял ее за руки. Он не мог удержаться от прикосновения, словно боялся навсегда потерять ее.
— Тебе жилось несладко. Ты заслуживаешь награды, теперь в твоей жизни должно быть много хорошего. Как бы я хотел… — Он замолчал, по его лицу прошла дрожь.
23 
