Особенно,... 
173 
С точки зрения глубинной психологии, правильно было бы сказать, что в этом случае защитный аффект, то есть протест «нет-нет», был «подавлен». Из глубинной биологии, однако, следует, что это «нет» не подверглось сдерживанию, но организм не мог сказать «да». Позитивная установка самоотдачи возможна только тогда, когда организм функционирует как единое целое, а плазматические возбуждения с соответствующими эмоциями могут свободно охватывать все органы и ткани. Если сохраняется хоть один панцирный блок, проявление самоотдачи нарушается. Так, можно увидеть детей, неспособных полностью отдаться игре, не успевающих в школе подростков, взрослых, функционирующих как автомобили, в которых срабатывает аварийный тормоз. Своей деятельностью они создают впечатление лености, безалаберности или неприспособленности. Заблокированный индивид воспринимает себя как человека, «все усилия которого пропали даром». В переводе на наш выразительный язык живого это означает: организм всегда начинается с биологически правильного достижения, то есть со свободного течения и самоотдачи. Однако в процессе прохождения оргонотического волнения сквозь организм функционирование сдерживается, и, таким образом, выражение — «достижение, приносящее радость» — превращается в автоматическое — «Нет, я ничего не хочу». Это значит, что организм не отвечает за отсутствие достижений.
Данный процесс имеет огромное значение. Я выбрал клинические примеры, исходя из того, насколько они значимы с точки зрения сдерживания человеческого функционирования и насколько четкое они могут дать объяснение достаточно большому числу вызывающих сожаление социальных явлений, которые невозможно постичь, не опираясь на их биофизическую основу.
После этого длинного, но необходимого отступления давайте вернемся к пятому панцирному сегменту. В верхних сегментах было несложно разглядеть эмоциональное проявление. К примеру, «пустые» или «скучные» глаза выражаются сдерживанием глазных мускулов; скованный подбородок может выражать «подавленную злость»; «узел в груди» разрешается плачем или криком. Здесь, в четырех верхних сегментах, мы воспринимаем эмоциональное проявление напрямую, и язык тела легко переводится на язык слов. С диафрагмальным сегментом и его атрибутами гораздо сложнее. Когда этот сегмент разрушается, мы больше не способны перевести выразительный язык на вербальный. Выразительность, с которой мы имеем дело, приводит нас в еще не совсем понятые глубины функционирования живого. Мы сталкиваемся здесь с проблемой, каким образом человек, как животное, связан с примитивным животным царством и с космическим функционированием оргона.
Диафрагмальный сегмент панциря можно разбить, если неоднократно вызывать рвотный рефлекс, не прерывая при этом дыхания. Этот способ приносит успех, только если все верхние сегменты были разбиты и, таким образом, оргонотический поток свободно охватывает голову, шею и грудь.
Когда диафрагма приходит в свободное колебание, то есть когда появляется полное спонтанное дыхание, торс начинает «складываться» с каждым выдохом. При этом верхняя часть тела стремится к тазу, а верх брюшной полости оттягивается. Это картина оргастического рефлекса, которая впервые предстает перед нами, хотя он все еще страшит, поскольку таз по-прежнему не освобожден. Наклон торса вперед, в то время как голова отклоняется назад, немедленно приводит к явлениям «самоотдачи, капитуляции». Это нетрудно понять. Гораздо сложнее понять, что выражают конвульсии передней стороны тела при оргастическом рефлексе. Проявление конвульсий при оргастическом рефлексе сначала непонятны. Их невозможно перевести на язык слов. Мы должны уловить некоторое базовое отличие между выразительным движениями, обнаружившимися до сих пор, и выразительностью всего тела, которая появляется с разрушением диафрагмального блока.
Я бы попросил читателя набраться терпения, так как здесь дело именно в окончательном результате. Более десяти лет я кропотливо работал над тем, чтобы понять оргастический рефлекс. Все эти годы я периодически склонялся к тому, чтобы отказаться от этих попыток, поскольку казалось, что сделать это достаточно вразумительно не получится. Но я прилип к этому, потому что не мог допустить, что хотя во всех других областях живое имеет непосредственно понимаемый экспрессивный язык, при оргастическом рефлексе оно должно выражать «пустоту». Это выглядит слишком противоречивым и совершенно «лишенным смысла». Я пытался уверить себя, что живое просто функционирует и что это не имеет никакого «смысла», что, возможно, бессмысленность оргастических конвульсий всего лишь демонстрирует это. Поза отдавания или самоотдачи, сопровождающая оргастический рефлекс, наполнена выразительностью и смыслом, так же, как и оргастические конвульсии. Пришлось заключить, что естественная наука еще не научилась понимать смысл основного проявления живого, иными словами, «выразительное движение без эмоциональной выразительности» казалось полным абсурдом.
173 
