Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
238 
– За охрану моей священной особы каждый из вас, голытьба несчастная, получит пятнадцать десятин земли в губернии Саратовской, дам вам душ – заживете барами!
Особым доверием Павла I пользовался и батальон преображенцев, которых он осыпал любезностями и наградами. В ночь с 11 на 12 апреля 1801 года Сергей Марин возглавил внутренний караул в Михайловском замке, составленный как раз из ветеранов этого батальона… Он честно предупредил солдат:
– Ребята! Если эта гатчинская сволочь решится супротив нас идти, берем их в штыки – и дело с концом…
Заговорщики уже проломились в спальню императора. Со второго этажа в караульню скатился раненый, взывая:
– Помогите! Там нашего государя кончают…
Только один из гвардейцев решил кинуться на выручку императора, но Марин удержал его острием шпаги:
– Не твое дело! Любого из вас, кто хоть рыпнется, сразу уложу на месте… Слушай меня: заряжать ружья…
Граф Николай Зубов (зять фельдмаршала Суворова) сразил императора ударом табакерки в висок, а душили его, согласно преданию, тем самым шарфом, который услужливо подал убийцам Преображенский поэт Сергей Марин…
Открывалось новое царствование!
Александр I, заняв престол, обрызганный отцовской кровью, ради приличия удалил от себя главных убийц Павла I, но Марин не пострадал, а был даже повышен в чин поручика гвардии. Впрочем, поэт оставался равнодушен к чинам, а своему близкому другу, графу Михаилу Воронцову, признавался:
– Вот и открылось новое столетие для Руси, а на душе всех россиян смутно. Зарю нового века встречаю в шеренге бойцов, держа эспантон наготове, готовый отразить нападение.
– Сережа, а в отставку тебе не хочется?
– С детства, почитай, кости мои службой изломаны. Почему бы не отдохнуть на лежанке в объятиях милой и славной женушки? Эх, Мишель, влюбиться бы мне напропалую…
– Так влюбись, несчастный!
– В кого? – вопрошал Марин…
Каждое время имеет свои изъяны, умело утаивая свои пороки; эпоху же царствования Александра I умные люди почитали эпохой фальшивой: мужчины гордились тем, что обманывали женщин, а за игрою в карты обманывали друзей, женщины не стыдились изменять мужьям. Причин для горького смеха было предостаточно, и Сергей Марин не щадил пороков, в его “карманных” сатирах доставалось лицемерам столичного света:
- “Служи Отечеству!” – твердят мне с малых лет;
- “Люби Отечество!” – твердит весь белый свет.
- Да только на словах те речи исполняют.
- Но со вредом его счастливо проживают.
– Друзья похваливают мои стихи, – говорил Марин, – а музу-то мою нещадно секут враги и завистники, яко девку зловредную. Расплачиваюсь за талант кучей неудовольствий… “Всякие бранные стихи клали на мой счет, – писал он. – Добро бы умные, так куда бы ни шло, а стихи глупые, мерзкие, и все говорят: “Ну, это опять от Марина!” Зато друзья у него были хорошие. Алексей Оленин, сгорбленный умник, знаток искусств и археологии, свел его с баснописцем Крыловым и трагиком Озеровым; приятелем стал и Аркадий Суворов, сын фельдмаршала, утонувший в реке Рымнике; Марин крепко дружил с гвардейским поэтом, Сашкой Аргамаковым, племянником знаменитого Дениса Фонвизина; молодой Денис Давыдов настраивал свою бивуачную лиру, откровенно подражая маринским стихотворениям. Зато вот пиита Гавриила Геракова, слагавшего скучные вирши, Марин сделал для себя “оселком”, на котором, казалось, и оттачивал свое остроумие:
- Будешь, будешь, сочинитель,
- Век писать ты будешь вздор,
- Будешь в Корпусе учитель,
- А потом будешь майор…
Странно, что в грохоте Бородинской битвы стареющий Кутузов подозвал к себе адъютанта Кайсарова, говоря ему:
– Марина-то помнишь ли? Ах, как он высмеивал корпусного учителя Геракова… Ну-кась, подскажи его строчки. Потешь меня, дружочек. В громе пушек хочу смеяться…
Впрочем, до Бородино было еще далеко, когда Сергея Никифоровича настигла большая любовь – единственная, которой он не изменил до конца своих дней. Тогда в столице большим барином доживал своей век престарелый фаворит Екатерины II – граф Петр Завадовский, погруженный в мрачную меланхолию и живущий лишь памятью о былом величии, когда он возлежал на ложе царицы. Этот угрюмый брюзга обладал женою-красавицей, которая была на тридцать лет моложе своего мужа. Звали ее Верой, она была из семьи Апраксиных, и вот однажды, расплакавшись, сама упала на грудь поэта с признанием:
238 
