Особенно,... 
133 
— Мое сокровище, он ошибся всего на единицу, А ведь ему только пять лет!
Затем Одетт, дочка госпожи Пеннисон, как это принято в высшем обществе, предложила поиграть в загадки.
Мать доверительно поведала всем, что Одетт учится в лицее только на отлично. Учителя говорят, что она удивительно одаренный ребенок.
Одетт лепечет:
— Госпожа Кларк, задумайте мужское имя от Джузеппа.
— Задумала, — отвечает жена магистра.
— А теперь, — продолжает Одетт, — задумайте какой-нибудь цвет.
— Красный.
— Нет, лучше другой.
— Ну, тогда верде.[13]
— Превосходно, образуйте от него множественное число, но только про себя.
— Образовала.
В салоне воцаряется мертвая тишина. Лишь хозяйка дома шепчет на ухо своей соседке.
— Сейчас вы сами убедитесь, как это остроумно.
Одетт зажмуривает глаза и через минуту восклицает:
— Вы, госпожа Кларк, задумали имя великого композитора Джузеппе Верди.
— О, ты просто маленький гений! Научи и меня, Одетт!
Синьора Пеннисон, вся красная от волнения, изумляется.
— Представьте себе, она каждый раз угадывает!
Восторг был всеобщим, и только чувство собственного достоинства не позволило ангелам разразиться безудержным смехом.
Теперь Макнамара смело приступил ко второму рассказу.
«В траншее казаки ожидали приказа. Ровно в десять лейтенант Ильев скомандовал:
— Примкнуть штыки!
Минуту спустя могучие сыновья Дона с громкими криками пошли в атаку на врага. Грохотали орудия, винтовочные залпы слились в один сплошной гул.
— Ребята, жаркий будет танец, — крикнул майор Воссилов.
Тем временем из вражеских траншей, словно туча саранчи, поднялись японские солдаты. Еще миг — и начнется рукопашная схватка. Внезапно бежавший впереди лейтенант Ильев споткнулся и упал. Он мгновенно вскочял, но лицо его побледнело.
Дети степей остановились все как один и сгрудились вокруг своего командира.
— Все в порядке, — улыбнулся лейтенант.
В нескольких шагах от них остановились и японцы. Один из офицеров спросил взволнованным голосом:
— Вы не ушиблись?
— Нет, спасибо, — ответил лейтенант Ильев.
Снова загрохотали орудия, и враги схватились врукопашную».
Трудно даже описать, с каким восторгом встретили ангелы второй рассказ Макнамары. И они так долго и настойчиво его упрашивали, что он в нарушение всех правил этого небесного состязания вынужден был рассказать третью историю.
«Это — одно из воспоминаний детства. Я жил в Геттингене. Был декабрь тысяча восемьсот семидесятого года. Мой отец и я приехали в академию, когда ее президент Мауст уже зачитывал имена участников Всемирного состязания математиков. Отец сразу пошел записываться, поручив меня заботам старинного друга нашей семьи госпожи Катет. От нее я узнал, что сторож академии старик Помбо выстрелом из пушки подает сигнал к началу этого исторического состязания. Попутно госпожа Катет рассказала мне один малоизвестный эпизод из жизни Помбо. Этот Помбо вот уже тридцать лет подряд стреляет из пушки, возвещая о наступлении полудня. Однажды он забыл дать залп. Тогда на следующий день он произвел выстрел за предыдущий день — и так до самой достопамятной пятницы декабря месяца года тысяча восемьсот семидесятого. И никто в Геттингене даже не заметил, что Помбо каждый раз дает орудийный залп днем позже.
Наконец все приготовления были окончены. И вот в присутствии принца Оттона и знаменитых писателей и ученых началось состязание.
— Один, два, три, четыре, пять…
В зале были слышны лишь голоса соревнующихся. К пяти часам счет перевалил за двадцать тысяч. Зрители распалялись все больше, и громким комментариям и пари не было конца.
В семь часов математик Аллен из Сорбонны без чувств свалился на пол. К восьми часам осталось всего семь участников этого благородного состязания.
— 36 747, 36 748, 36 749, 36 750.
В девять вечера Помбо зажег свечи. Зрители воспользовались этим, чтобы подкрепиться захваченной из дому едой.
— 40739, 40740, 40741.
Я смотрел на отца. Он весь взмок, но не сдавался. Госпожа Катет, поглаживая меня по голове, повторяла, словно припев: «Какой у тебя замечательный отец!»
А мне даже есть не хотелось.
Ровно в девять — первая неожиданность. Алгебраист Пулл закричал:
— Миллиард.
Все восторженно заохали; на миг воцарилась тишина; зрители затаили дыхание. И тут итальянец Винакки выкрикнул:
133 
