Глава 21

Когда противник открыл стрельбу, Сиверову стало полегче. Пусть глаза его не давали в темноте такую же отчетливую картину, как хороший инфракрасный прицел. Зато всего лишь по одному крохотному вкраплению в фиолетово-сине-черной мозаике ночи возникал условный образ цели.

Враги приблизились на дистанцию огня, и Глеб оказался в своей стихии. Вот он заставил замолчать одного стрелка, другого. Из своих его поддерживали только Самойленко и Николаич. Остальные, пораженные слабостью и удушьем, едва смогли отползти от домика.

Спецназовец в черном платке догадался сразу отшвырнуть подальше две дымящиеся банки.

Но третья обкуривала Ильяса, который почти не двигался с места, оставался лежать на животе, судорожно дергая всеми частями тела.

Будто пловец перед погружением, Сиверов набрал полную грудь воздуха, который здесь, рядом с ним, был еще относительно чистым. И рванул к ингушу, прокатился метров десять по ровной, без всякого уклона плоскости земли, где вращение то и дело тормозили жесткие стебли сорняков. Отбросил банку к забору, схватил парня за шиворот и потащил в глубь лагеря.

Перестрелка продолжалась дольше часа. Щитовые домики запросто прошивались пулями – хоть две, хоть три стены за раз. Больше в лагере укрыться было негде – разве что за постаментом однорукого гипсового пионера. Приходилось вести огонь, почти не отрывая голову от земли. И стрелять только одиночными – после боя в Баламаново так и не удалось восстановить запас. Хорошо хоть у деда, который тянул к себе в сторожку все подряд, удалось разжиться двумя десятками патронов – их старик пару лет назад отобрал у малолетнего внука.

Враг отступил, признал свое поражение, когда патронов на всю команду осталось меньше десятка. Раненых на этот раз не было, но факт не подлежал сомнению – каждый следующий по счету приступ будет опасней предыдущего.

О немедленной эвакуации не могло быть и речи. Кроме Глеба, Самойленко и Ди Каприо никто не мог держаться на ногах. Сиверов тоже чувствовал невероятную тяжесть, будто превратился в чугунный памятник самому себе.

К счастью, подул ветер, прочистил затуманенный, отравленный воздух. Опустошенные «банки» перестали дымить, и дышать полной грудью стало уже не опасно.

Одурманенных ребят кое-как сложили рядом на траве.

– Нет Барсика, подсказал бы, что с ними делать, – с трудом шевелил губами Самойленко.

– Это не смертельно, – медленно проговорил Сиверов. – Просто отключает на время.

– Ствол вниз тянул, как будто десять тонн на мушке.

– Мой тоже.

Говорить спецназовцу было тяжело, но еще одно важное соображение оставалось невысказанным:

– Теперь уж на все сто ясно… Кормилец закладывает… Если б кто из нас… Подсказал бы, что патронов с гулькин хрен.

– Чепуха. Не Кормильцев это.

– В любом случае деньки его сочтены, – со свистом выдохнул рябой спецназовец. – Сегодня к вечеру, я думаю, вернутся ребята.

– Надо встретить, чтоб не нарвались.

Ди Каприо сидел в стороне, привалившись спиной к стенке щитового домика с аккуратными отверстиями от пуль. Глаза его были закрыты веками такого же неприятно розового цвета, как и все лицо.

Прорезь рта почти не шевелилась в те редкие случаи, когда Николаич произносил вдруг несколько слов. Вот и сейчас глухой невыразительный голос выходил как будто прямо из грудной клетки.

– В самом деле, – согласился спецназовец. – Эти сволочи могли здесь растяжек понаставить.

– Если поставили, то слабенькие, чтоб только кость раздробило, – уточнил Николаич.

Все верно. Для врага гораздо предпочтительнее взять их живьем.

* * *

К середине дня все более или менее очухались.

Самойленко с Ди Каприо успели внимательно осмотреть окрестности и в самом деле обнаружили шесть растяжек. Кроме этого – стреляные гильзы, пятна крови и разбитую пулей малогабаритную рацию.

  60