Алевтина Кирсанова и ваша дочь
Кирсанова Мария Эдуардовна»
— Нелли, я тебе изменил.
— О, Господи, я думала, что случилось! У тебя такое лицо!
— Нелли, я изменил тебе!
— Когда в последний раз?
— Я не о последнем разе, то есть, ты не поняла. Тогда, в провинции.
— Женщина с портрета? Твоя первая большая удача?
— Не о ней сейчас. У меня родился ребенок. Девочка.
— И… что?
— Ничего. Она просит денег. Ее мать. То есть, не настаивает, но говорит, что было бы неплохо.
— Дети, Эдуард, это серьезно. На твоем месте, я бы не стала ей отказывать. Тем более, что ты знаешь с уверенностью о том, что это именно твоя дочь._
— А чья же еще?
— Ты хорошо знаешь эту женщину?
— Это было… Впрочем, неважно. Это моя дочь.
— Тогда пошли ей денег.
— Хорошо. Я сказал тебе, и мне стало легче. Замечательно, что ты у меня есть!
…и еще девять лет спустя
— Эдик, какая странная посылка! Домработница только что с почты принесла. Адрес, однако, знакомый: из провинции, куда ты регулярно посылаешь деньги.
— Посылка?
— Ну-ка, посмотрим, что здесь? Надо же! Грибы, варенье! И… рисунки, Эдик! Записка. Ну-ка, ну-ка…
«Многоуважаемый Эдуард Олегович!
Очень рады с Марусенькой за помощь, которую вы нам постоянно оказываете! Ни в чем мы не нуждаемся, все у нас есть, и даже сверх того. Немногие так нынче живут. Сообщаю, уважаемый Эдуард Олегович, что дочь ваш^Мария проявляет удивительные способности к рисованию. Едва только" говорить научилась, как тут же попросила краски. И с тех пор изводит их в немыслимом количестве, а в школе, где Марусенька учится, во всех коридорах одни ее рисунки. Посылаю вам некоторые из них на ваше художественное рассмотрение.
Остаюсь с огромным уважением
Алевтина Кирсанова»
— Эдик, сколько ей уже лет? Твоей дочери?
— Лет десять, должно быть, или около того.
— Нет, ты посмотри, посмотри!
— Да?
— А неплохо. Очень неплохо. Неужели же не видишь?
— Возможно, что неплохо. И что?
— Вот теперь я верю, что это твоя дочь! Ты должен ей помогать!
— Я и помогаю.
— Ты должен по достижении девочкой совершеннолетия оказать ей протекцию.
— Нелли! У меня сын, два внука…
— И ни один из них не проявляет склонностей к живописи. А какая-то девчонка из провинции… Нет, в самом деле, обидно! Если хочешь, я узнаю мнение Веригина.
— Не стоит. Рано еще.
— Ну, как хочешь. Подождем.
…и еще девять лет спустя
«Глубокоуважаемый Эдуард Олегович!
Все эти годы вы не оставляли нас с Марией своей материальной помощью, за что по-прежнему вам признательна. Но отсутствие твердой отцовской руки не могло не сказаться на воспитании нашего с вами совместного ребенка. Дочь ваша Мария доставляет мне великое множество проблем. Уже минуло ей восемнадцать лет, а заниматься ничем не хочет. По-прежнему малюет свои картинки да бегает на танцульки. А что уж одни мальчики у нее в голове, так это для всего города не секрет.
Учиться Маруся не хочет, поступала после десятого класса в веттехникум, да завалила экзамены. Неспособная Маруся к учебе, вот ведь как оно выходит. Конечно, благодаря вам, в деньгах мы по-прежнему не нуждаемся, потому что высылаете вы много. И то сказать: в это смутное время остается только удивляться, как успешно пошли ваши дела. По телевидению даже частенько говорят, как вы признаны во всяких там заграницах и сколько денег и какие дома вы имеете.
Но это я не к тому, что нам с Марусенькой мало. Не посоветуете ли вы, куда пристроить нашу с вами дочь, и не пора ли вам проявить всю мудрость отцовского воспитания?
Остаюсь с неизменным уважением Алевтина Кирсанова.
Рисунки Марусины высылаю бандеролью, помнутся немного, да невелика потеря. Этого добра дома много, и это только и есть от Маруси польза. Да и с нее денег нет».
— Ну, что скажите, Эраст Валентинович?
— Недурственно, весьма недурственно, уважаемая Нелли Робертовна. Сколько вы говорите лет этой вашей… м-м-м… Марии Кирсановой?
— Восемнадцать. Она, кажется, в мае родилась. Значит, скоро будет девятнадцать.
— Что ж. Недурственно.
— А есть у этой девушки, скажем, какой-то особый талант?
— Что значит, особый, дорогая моя Нелли Робертовна?
— Ну, скажем, как у ее отца, Эдуарда Листова? Не напоминает ли это вам его манеру, стиль?